Станислав Олефир - Встречи в Колымской тайге
Рядом с пищухами жил бурундук. Этот хуторянин взял за правило с восходом солнца навещать своих соседок. Сидя на ветке стланика, он дожидался, когда пищухи отправлялись за травой, набивали ею рты и таким образом становились беспомощными. Бурундук скатывался на мох, быстро бежал к куче камней, влезал на самый высокий камень, поднимался на задние лапы и свистел, как соловей-разбойник. От неожиданности пищухи замирали, затем бросали на землю сено и серыми шарами катились к бурундуку. Тот спокойно ожидал на камне взбешенных хозяек. В самый последний миг разворачивался, поднимал пистолетиком хвост-перышко и мчался к ближайшей лиственнице. Пищухи не умеют карабкаться по деревьям, им оставалось только усесться под лиственницей и обидчиво попискивать.
Пришлось снова вмешаться. С помощью консервной банки и двух палочек легко поймал полосатого задиру.
— Не взыщи, братец, идем жить в новые места.
Дорогу бурундук перенес спокойно, даже съел пару кедровых орешков, а выпущенный на волю сразу же метнулся обследовать новые места у Старых отвалов. На другое утро у каменного холма царил покой. Пищухи резали траву, сушили ее и ставили в стожки. Сено прятали среди камней.
Я лежал на тополе, пригрелся и задремал. Сквозь сон услышал тревожный писк моих подопечных и поднял голову. На высоком камне сидел взъерошенный бурундук и хвастливо свистел. Пищухи уже побросали траву и мчались к возвратившемуся из дальних странствий соседу. Честное слово, в их попискивании мне почудилась радость…
Вечером я рассказал нашему бульдозеристу Ваське Чирку про обитателей каменного холма. Чирок на второй день часа четыре провалялся на тополе и все восторгался моим увлечением. До самого вечера не мог успокоиться, потом завел бульдозер и куда-то укатил. Возвратился поздно и был ужасно злой. Оказывается, он не удержался и ножом бульдозера подрезал часть кучи, чтобы узнать, как там устроились пищухи. Сначала отрезал самую малость, потом больше, затем снес чуть ли не весь холм. Ничего о пищухах-сеноставках он больше не узнал и в расстроенных чувствах возвратился к стану. Больше о пищухах мы разговор не заводили, да они и исчезли куда-то, хотя Чирок в порыве раскаяния нагородил кучу еще выше, чем была.
Бурундук с неделю бегал у камней и тревожно посвистывал. Перед самым переездом на ключ Нехай, это в тридцати километрах от поселка Дебин, мы отнесли бурундуку пригоршню кедровых орешков. Но угощение целый день лежало нетронутым, а вечером его отыскала запасливая кедровка…
Тайный снова приклеился к скалам, и мы никак не можем определить, по какому берегу устраивать путик.
Вдруг — хоп! Избушка! Стоит себе справа от ручья на невысокой терраске и ждет нас. Мы, конечно, обрадовались, по обрыву карабкаемся. Поднялись — расстроились. Оказывается, это полуразрушенная хибара без печки, без окон и дверей, а главное — из тонкого щелястого горбыля сплетена. Лёня в угол плечом уперся, чуть нажал — все строение перекосилось. Мы с Бумкой из хибарки выскочили, на Лёню сердимся.
Даже не перекурив, отправляемся дальше. Все чаще и чаще встречаются обрезанные «Дружбой» чурбаки. И вот первый штабель заготовленного леса. Ему уже не меньше пяти лет, и по всему видно, еще лежать да лежать. Бревна толстые, штабель кубов на двести–двести пятьдесят. Уничтожили такую тайгу, а теперь гноят без пользы.
Сразу за штабелем лесовозная дорога. Сбрасываем рюкзаки и чуть ли не бегом направляемся по ней. За первым же поворотом новый штабель, возле него два каркаса под большие палатки, чуть дальше ярко-синяя фанерная будка.
А дальше замечаем аккуратненькую избушку без трубы и окон.
Это баня! На бревенчатом полу обтрепанные березовые веники, два таза и кусок хозяйственного мыла. Посреди избушки печь — большая бочка, заваленная грудой камней, на ней вторая бочка — котел для подогрева воды. Вся конструкция переплетена трубами, выводная труба валяется тут же.
Вышли из бани, осмотрелись и охнули. Мы проскочили мимо целого поселка. Ликуя бежим к строениям. В нашем распоряжении огромный барак, разделенный на спальню и столовую, слесарка, гараж, склад, туалет, почти доверху забитый пустыми консервными банками. Везде страшное запустение. Окна выбиты. Пол в бараке изрублен на дрова. Гора пустых бутылок, простреленный чайник, такая же кастрюля, две пары «кулуек» — калош, изготовленных из старых валенок, шапка, штаны, таз, четыре стула и несколько деревянных скамеек и скамеечек.
Находим «Учительскую газету» за январь 1972 года, конверт, адресованный в поселок Мякит. На штемпеле тот же год.
В конце барака маленькая светленькая комнатка. По нашим предположениям — бригадирская. В ней есть небольшая печка с толстой чугунной трубой, стол, две полки. Будем жить здесь. Возвращаемся за рюкзаками, устраиваемся, утепляем дверь. Вечером у нас самая настоящая баня. Долгая, жаркая и веселая.
11 октября
Знаете, кто чаще всего меня пугает в тайге? Кедровка. Пока давилки наладил, пока наледь обогнул, стемнело. Бреду уставший, голодный. А до избушки еще добрый час ходу. Днем даже в самой глухой тайге чувствуешь себя нормально, а ночью и в редколесье неуютно. То лед на реке выстрелит, то глухарь из-под ног выпорхнет, то лось в тальниках паровиком ухнет.
Иду настороженный. Большой черный выворотень бездомным медведем-шатуном кажется. Мысли о разных несчастных случаях в голове. Но вот наконец пришел. Ружье на сук, лыжи в сторону, сам в избушку. Только спичкой чиркнул, а тебе прямо в лицо как шарахнет! Вот уж мороз по коже прогуляется, а сердце хоть из валенка вытряхивай. Кедровка!
На лесоучастке их живет семь. Почему именно столько, а не больше и не меньше? Здесь семь помещений. Одна кедровка обретается в слесарке, одна в гараже, одна на складе, одна в туалете, одна в бане и две в бараке. Мы думали, хоть эти парой устроились. Ан нет! Одна в столовой, одна в спальне. Поступают так птицы, конечно, неспроста. Но почему?
Сегодняшний день мы посвятили изучению распадков, расходящихся от Тайного двумя лучами. Сначала проверили тот, у которого стоит синяя будка. Распадок не особенно богатый. Есть соболек, встречается белка, на самом верху полно зайцев, бегает большой горностай. Одного зайца мы вспугнули. Проскочили мимо, вдруг кто-то сзади ветками шумнул. Оглядываемся, а там косой на задние лапы приподнялся и смотрит, кто его потревожил. Большой, пушистый и чуть-чуть желтоватый.
Выражение «белый как снег» — неправильное. Снег голубой. Если выкопать в снегу норку и заглянуть туда, там голубизна до того яркая, что просто диву даешься. На фоне этой голубизны истинно белый заяц кажется желтоватым.
После обеда на нас напала лень. Чувствуем себя как-то необычно: привыкли к низеньким тесным избушкам с подслеповатыми окошками и жесткими нарами, а здесь прямо-таки шикарно. Почти полстены в каморке занимает окно, в котором чудом сохранились два стекла. Остальные проемы Лёня затянул полиэтиленовой пленкой, она хлопает от ветра. Обстановка, конечно же, располагает к праздности. Даже за дровами и водой идти лень. Лежим, глядим в окно и ругаем себя: до чего же трудно было нести печку, гвозди, матрац и все такое, а здесь этого добра хоть отбавляй.
Кстати, за последнее время у нас обоих развилась неукротимая жадность. Суворов говорил: «Иголка в походе фунт весит». Цену этим фунтам мы знаем, привыкли обходиться без многих вещей. Но вот нашли обрезки валенок и рады: ночью к печке босиком гонять не нужно. Мы собрали гору посуды. В одной кастрюле вода для питья, в другой млеет суп, в третьей жареная дичь! Здесь же котелок с чаем и большая консервная банка с рисовой кашей. На полке горка алюминиевых мисок, даже большая фарфоровая тарелка с надписью «Общепит». В нашем распоряжении около десятка ложек и три вилки. А сегодня Лёня принес еще одну ложку — большую, с тремя дырками и надписью «учебная». Каждый раз, возвращаясь в каморку, тянем за собой какую-нибудь новую находку: фуфайку без рукавов, топор с треснутым обухом, пару старых цепей бензопилы, колоду для рубки мяса, связку кованых скоб, кисточку для бритья.
Я принялся готовить ужин, а Лёня ушел наблюдать за кедровками. Сейчас он возвратился, укладывает рюкзак и злится:
— Ты можешь себе представить, снова кедрухи по отдельной квартире заняли. — Брат отрывается от рюкзака и начинает загибать пальцы: — Одна красавица в гараже, в слесарке тоже сиротка, а ведь в складе и туалете дырка на дырке, ветер гуляет, и, может, ее сестра или подруга от холода коченеет, но потесниться ради подруги не моги. Вот увидишь, они у меня доиграются. Завтра с утра все двери позакрываю. Никуда не денутся — вместе ночевать будут.
12 октября
С вечера выпала небольшая пороша, к четырем утра высыпали звезды. Ночью не нужно было топить печку, мы отлично выспались и поднялись ни свет ни заря. Лёня ушел пересчитывать своих кедровок, а я принялся за реконструкцию одежды. Показались звезды — ожидай мороза, а наше обмундирование имеет существенный недостаток. Когда идешь по тайге, спину греет свитер, пиджак, куртка да рюкзак. Живот и грудь прикрывает один свитер. Естественно, животу холодно. Чтобы согреться, застегиваешь куртку на все пуговицы, и сразу же по спине пот струйками. Ходить в сырой одежде по тайге радости мало.
