Леонид Фёдоров - Как просыпается Солнце
Ночью был сильный заморозок, и к утру все покрыл толстый слой инея. Лес, напуганный холодом, притих, не слышно было даже писка синиц.
С восходом солнца иней стал таять, и вокруг послышался беспрерывный шорох и треск. Это отрывались с веток отяжелевшие от воды поблекшие листья и падали на землю охапками.
Еще два-три таких инея-листобоя, и лес станет прозрачным и печальным, как будто обидится на мороз, лишивший его последнего одеяния.
ОСЕННИЕ ЗВУКИСамое удивительное в осенней ночи — звуки. Крик филина, скрип сухары, качнувшейся от ветра, приобретают особое звучание. Ночами вдали от жилья острее воспринимаешь все, что тебя окружает, и все, что ловит настороженный слух.
Вот над головой раздался легкий шелест осиновых листьев, похожий на приглушенный стук кастаньет. Прошуршит и затихнет, прильнув к земле, опавший лист, за ним другой, третий, и уже кажется, что кто-то бродит вокруг, осторожно ступая по траве. А то донесутся крики сохатых. Эти звуки ни с чем не спутаешь. Они похожи на тяжелые вздохи, в них слышатся стон и печаль, жажда любви и свирепость. Когда я впервые услышал их, мне стало жутко, показалось, что это кричали не лоси, а неведомые существа, бродившие по земле в мезозойскую эру.
Может быть, сказки о нечистой силе и страшных чудовищах, о Змее-Горыныче и Бабе-Яге навеяны в свое время вот такими ночами, живущими своей особой жизнью, совсем не похожей на ту, что мы видим вокруг себя днем?
Предзимье.
ОХОТА ПУЩЕ НЕВОЛИ
Два дня, с утра до вечера, искал я зеленые лиственницы, хвоя у которых начала «закисать». И только на третий день мне повезло. С высокого, как корабельная мачта, дерева сорвался матерый глухарь. Здесь я и решил устроить засаду.
Не верьте тем, кто утверждает, что охота на лиственницах самая добычливая! Я просидел весь вечер, утро следующего дня, а птица не прилетела. Остался еще на день. Результат все тот же. Потратить столько времени зря! Меня мучила досада. А тут еще с неба посыпалась хрупкая снежная крупа. Возвращаться в избушку в полной темноте через бурелом не улыбалось. Семь километров такого пути даже днем одолеть не просто, а ночью тем более. В лесу «скорой помощи» нет, сломаешь ногу — сам себя записывай в поминальник.
Я решил провести еще одну ночь в ельнике. А она, как нарочно, выдалась холодной. И, когда перед самым рассветом я снова занял свое место под лиственницей, меня била мелкая дрожь, а окоченевшие пальцы с трудом сжимали ружье.
Пожалуй, еще никогда так долго не начинался рассвет. Время словно остановилось, и темнота останется на вечные времена!
От долгого сидения затекли ноги. Я только хотел сменить положение, как над головой раздалось мощное хлопанье крыльев. Прилетели! Во рту сразу стало сухо, а сердце так ворохнулось, словно начался инфаркт.
Глухаря видно плохо. Стараясь не шевелиться, медленно поднимаю ружье, ловлю птицу на мушку и нажимаю спуск. Грохнул выстрел, и к моим ногам упала срезанная дробью уродливая ветка, прозванная «ведьминым помелом».
В темноте я принял этот клубок, похожий на большого ежа, за сидящую птицу, а сам глухарь был на другой стороне дерева и сорвался сразу же после выстрела целым и невредимым.
Досадно! Но чувство юмора победило, и я, посмеиваясь, отправился восвояси, хотя все тело болело и ноги еле передвигались.
ОСЕННИЙ ТОКСолнце поднялось над горами, когда я выбрался из избушки. В лощине над речкой полз легкий туман, трава, покрытая инеем, отливала тусклым оловом. За чащей осинника рявкнул козел, ему издалека ответил другой. И кто бы мог подумать, что самцы изящных косуль могут издавать такой свирепый медвежий рык!
С ближнего выруба донесся голос токующего тетерева. Чуфыканье и «бульканье» птицы было не таким ярым, как весной, но сейчас, когда кончалось «бабье лето», песня косача показалась необыкновенно прекрасной.
Так и в старости все, что напоминает нам юность, звучит и видится более ярко и красочно.
ЗАРЯНКАВ воздухе мелькали «белые мухи». С севера тянул холодный пронизывающий ветер. Лес опустел, стал тихим и светлым. Прислонившись к стволу толстой ели, я сидел, прислушиваясь к тишине, какая наступает в лесу после листопада.
Негромкий звук — «чик!» — привлек мое внимание. На расстоянии вытянутой руки, среди еловых веток, бесшумно перепархивала зарянка. Все певчие птицы давно улетели, а эта выносливая певунья, чьи песни звучат в лесу с ранней весны до осени, не спешила расстаться с родными местами.
Нервно подергивая хвостиком, зарянка вилась вокруг, и ее большие черные глаза с любопытством следили за каждым моим движением.
Мы долго рассматривали друг друга, и мне было приятно, что не для всех обитателей леса человек сделался пугалом.
УПРЯМЫЙ ЛИСТОКЗа окном на ветру дрожал последний жухлый лист березы. Кругом, как зимой, все побелело от инея, и только этот листок не желал расстаться с родной веткой, напоминая о давно ушедшем лете.
Холодные ветры, устилавшие землю снегом, никак не могли справиться с упрямцем, и он провисел на ветке до самой весны. И только тогда раскрылась загадка его необычайного упорства: корешок листа был плотно обвит и прикручен к ветке паутиной гусеницы непарного шелкопряда.
ПОДАРОКОбширное, поросшее соснами и черной ольхой болото. Между кочек заросли багульника и кассандры. Синими куполами высятся небольшие острова, покрытые ельником. Здесь тишина и полумрак. Сбоку, из-за пня, выскакивает заяц. Встает столбиком, забавно поводит ушами и дает стрекача.
Другой островок преподносит неожиданный подарок: в полуистлевшем пне торчит ветвистая лопата лосиного рога с восемью боевыми отростками. Он хорошо сохранился. Видно, потерял его сохатый прошедшей зимой. А пока не сбросил второй рог, бродил по лесу, свесив голову на бок — вес рога немалый, килограммов семь или восемь! Зверь и сейчас бродит где-то тут, поблизости. На влажной земле видны глубокие свежие следы, оставленные острыми копытами.
Лосиный рог до сих пор висит в моей комнате, напоминая тот день, когда я, не набрав даже половины кузовка клюквы, вернулся домой с необыкновенным подарком.
У ИСТОКОВ ЧУСОВОЙПервый снег, обманчивый и ненадежный, сырой и тяжелый, пригнул травы, склонил вниз еловые лапки. Идти нелегко, ноги скользят, того и гляди упадешь. Просека-грань, по которой я иду, выводит на широкий захламленный выруб. Белый снежок присыпал оставленные после рубки стволы.
