Николай Пржевальский - Путешествие в Уссурийском крае. 1867-1869 гг.
Разумеется, продавать себя в этом случае соглашались только одни бобыли, голь, которые явились нищими и в новый край. Притом даже и те, которые были побогаче, забрали с собой достаточно скота и разного имущества, и те большей частью лишились всего этого от различных несчастных случаев в продолжение трудной и дальней дороги.
Таким образом, казаки с первого раза стали смотреть враждебно на новый край, а на себя самих как на ссыльных. Дальнейшее десятилетнее житье нисколько не переменило таких воззрений и не улучшило их положения. Как прежде, так и теперь везде на Уссури слышны горькие жалобы на разные невзгоды и тоскливое воспоминание о прежних покинутых местах. «Какое тут житьё, - обыкновенно говорят казаки, - зимой есть нечего, с голоду умирай, а летом от гнусу [50] ни самому, ни скотине деться некуда. Вот в Забайкалье было хорошо; не один раз вспомнишь про тамошнее житьё. У меня, - добавлял иной, - там водилось голов пятьдесят рогатого скота, а здесь есть только две коровёнки, да и за них слава богу! у других того даже нет».
«Теперь возьмём про хлеб. С весны всегда он растёт хорошо: высокий, густой, просто сердце радуется. Глядишь, летом или водой зальёт, или дождём сгонит, червяк поест и не соберёшь ты почти ничего за все свои труды».
«Или, например, купить что-нибудь, - тут отдай в два, в три раза дороже, да и то еще такого товара не возьмёшь, как в Забайкалье. Здешние купцы рады содрать с тебя последнюю шкуру. Вот я, лонись[51], дабы кусок купила, четыре рубля отдала, а что? там всего 16 аршин; разве две юбки выйдет, да старику выгадаю на рубашонку, - добавляла со своей стороны хозяйка, вздыхая при этом и приговаривая: - пришлось на старости лет горе мыкать, и нужду во всём терпеть».
«Теперь возьмём про всякое хозяйское снадобье, - продолжала словоохотливая баба. - Бывало, за Байкалом всего было вдоволь: масла целую кадку за лето наготавливала, говядины тоже вволю, ягоды всякие… а здесь что? в светлый праздник не видишь того, что прежде имелось каждый будний день. Пропади она совсем эта Уссури! так бы всё и бросили; пешком бы пошли назад в Забайкалье».
Эти и тому подобные рассказы можно услыхать на Уссури в каждой станице: везде недовольство, жалобы, тоска о прежнем житье за Байкалом.
Действительно, быт казаков, за весьма немногими исключениями, крайне незавидный.
Не говоря уже про какое-нибудь довольство жизни, большая часть иэ них не имеет куска хлеба насущного, и каждый год с половины зимы до снятия жатвы казна должна кормить большую часть населения, чтобы хотя сколько-нибудь спасти его от голода. Обыкновенно в это время выдают заимообразно неимущим казакам по 30 фунтов [12 кг] муки в месяц, но так как этой дачи для многих семейств недостаточно, и притом же она не вдруг выдаётся всем голодающим, то казаки к получаемому провианту подмешивают семена различных сорных трав, а иногда даже глину. Испечённый из этой смеси хлеб имеет цвет засохшей грязи и сильно жжёт во рту после еды.
Главным подспорьем к этому, но далеко не у всех, служит кирпичный чай, завариваемый с солью, или так называемый бурдук, т. е. ржаная мука, разболтанная в тёплой воде.
За неимением того и другого казаки приготовляют из высушенных гнилушек берёзы и дуба особый напиток, называемый шульта, и пьют в огромном количестве вместо чая.
Рыбную и мясную пищу зимой имеют весьма немногие, едва ли и двадцатая часть всего населения; остальные же довольствуются шультой и бурдуком, т. е. такими яствами, на которые нельзя без омерзения и взглянуть свежему человеку.
Результатами такой ужасающей нищеты являются, с одной стороны, различные болезни, а с другой - крайняя деморализация населения, самый гнусный разврат и апатия ко всякому честному труду.
Действительно, небывалому человеку трудно даже поверить, до какой степени доходит разврат среди уссурийского населения. Здесь везде мужья торгуют своими женами, матери дочерьми и делают это не задумываясь, часто публично, без всякого зазрения совести.
В несколько минут обыкновенно слаживается дело, и невинная девушка, иногда едва достигшая пятнадцатилетнего возраста, продается своею же матерью много, много если за 25 рублей, а часто и того менее.
Не только местные, но даже проезжие личности обыкновенно запасаются таким товаром, нисколько не думая о будущей судьбе невинной жертвы.
Для последней исход в подобном случае всегда бывает один и тот же: наскучив через год или два своему первому владельцу, она идёт к другому, потом к третьему, четвёртому, наконец, пускается на все стороны и гибнет безвозвратно.
Во многих станицах можно видеть подобные личности, для которых стыд, совесть и другие лучшие стороны человеческой природы не существуют.
Мало того, разврат до такой степени проник всё население, что нисколько не считается пороком, и на зимних вечерних сходбищах, или так называемых «вечёрках», постоянно разыгрываются такие сцены, о которых даже и неудобно говорить в печати.
С другой стороны, не менее резко бросается в глаза совершенное равнодушие казаков к своему настоящему положению и полная апатия ко всякому необязательному труду.
Конечно, с первого раза кажется весьма странным: каким образом население может умирать с голоду в стране, где воды кишат рыбой, а леса полны всякого зверя? Ведь здесь стоит только пойти с ружьём, чтобы убить козу или изюбра, а не то забросить сеть, или какой-нибудь другой снаряд, чтобы наловить сколько угодно рыбы.
Борьба с нуждой, голодом и различными невзгодами отражается не только на нравственной стороне, но даже и на самой физиономии уссурийских казаков. Бледный цвет лица, впалые щеки, выдавшиеся скулы, иногда вывороченные губы, по большей части невысокий рост и общий болезненный вид - вот характерные черты физиономии этих казаков.
Не увидите вы здесь красивого великорусского мужика, с его окладистой бородой, или молодого краснощёкого парня. Нет! сами дети казаков, живой тип своих отцов, какие-то вялые, неигривые. Ни разу не слыхал я на Уссури русской песни, которая так часто звучит на берегах Волги; не запоёт ямщик, который вас везёт, про «не белы снеги» или про что-либо другое в этом роде; нет даже здесь обычного русского покрикивания на лошадей, а какое-то особенное, вроде: цсши, цсши, цсши… которое произносится тихо, вполголоса и так звучит неприятно, что иногда мороз дерёт по коже.
Вообще всё, что вы видите на Уссури, - казаков, и их быт, - всё действует крайне неприятно, в особенности на свежего человека.
Везде встречаешь грязь, голод, нищету, так что невольно болеет сердце при виде всех явлений.
