Анатолий Онегов - Они живут рядом со мной
Следы этой умной, хотя, с точки зрения людей, и жестокой охоты я встречал уже не раз. С дотошностью следователя я осматривал место происшествия, подолгу склонялся над пятнами торфяной грязи, ощупывал клочки вырванного мха, подбирал сломанные ветки, и всегда передо мной вставала одна и та же картина: всякий раз волки терпеливо ждали лося, потом внезапно бросались к жертве, отрезали путь к отступлению, навязывали лосю свою волю, гнали его к топи и, прежде чем пустить в ход клыки, старались обезоружить будущую добычу.
Каждому серому охотнику отводилась своя собственная роль. Матерые, опытные звери, видимо, выбирали место засады. Они ближе лежали к лосиной тропе, и я всегда обнаруживал следы первого резкого броска волчицы, которым она подавала условный сигнал к началу действий.
Переярки, прошлогодние волчата, выполняли роль преследователей — они неслись следом за лосем, в то время как фланги держали родители… И снова коллективная охота животных разыгрывалась по уже известным мне правилам: разведка местности, потом засада-ожидание, дальше — преследование и заключительный этап — клыки. И как в каждой общественной охоте, у волков были свои наблюдатели-разведчики и свои предводители-руководители. И хотя подобная охота за лосями далеко не каждый раз завершалась успехом, этим предводителям охоты беспрекословно подчинялся весь коллектив.
Таких предводителей и разведчиков, которым полагалось быть при коллективных охотах животных, я не мог найти только у окуней. Но, наблюдая, как охотятся эти полосатые рыбы, я с каждым разом все больше и больше убеждался, что там тоже был свой порядок, свои сигналы к началу совместных действий и что у окуней, как и у волков при летней охоте за лосем, существовало полукольцо загона…
Знакомиться с коллективной охотой окуней помогала мне прозрачная вода некоторых таежных озер. Издали я замечал небольшие стайки-косячки плотвичек и осторожно направлял свою лодку в их сторону.
Плотвички беспечно разгуливали у самой границы травы, неустанно носились за мошкарой и частенько выпрыгивали из воды, озорно поблескивая на солнце серебряными бочками. Я тихонько останавливал лодку и ждал, внимательно всматриваясь в подводные заросли травы… Вот у самого обреза травы на дно медленно упала неторопливая тень, следом за первой появилась вторая, третья, и наконец вся походная колонна окуней во главе с солидными тяжелыми рыбинами оказалась около моей лодки…
Плотвички не видят, не замечают опасности. Колонна полосатых охотников останавливается и незаметно исчезает в подводных зарослях. Так проходит порой пять, десять минут. Кажется, что окуни ушли и больше не вернутся… Но вот из травы на беспечных плотвичек стройным полукольцом неожиданно бросаются таившиеся до этого охотники…
Стая окуней вырывается из подводных зарослей всегда вся одновременно. Кто подает своим первым броском сигнал к началу атаки: старые, опытные рыбы или нетерпеливая, подвижная молодежь — это пока для меня остается тайной. Но только атаки окуней всегда начинались в самое подходящее время.
Я часто видел, как в середине полукольца несутся старые, тяжелые окуни. А края наступательной дуги всегда отводились рыбам поменьше и поэнергичней. Последние опережали своих более солидных собратьев, вытягивали концы дуги вперед и первыми обрушивались на стайку зазевавшейся плотвы.
Добыча металась, бросалась в стороны, кому-то удавалось уйти, прорвав наступательный эшелон и скрывшись в траве, кто-то успевал скрыться в глубине, но другим рыбешкам приходилось поплатиться жизнью… Прожорливые пасти смыкаются над плотвичками. И уже нет полукольца, нет наступательных рядов, а только рукопашная, кажущаяся неразбериха, в которой окуни всегда знали, что им делать…
Это был свой, достаточно добычливый, способ коллективной охоты, где совместный атакующий строй жил лишь на той стадии, когда требовалось окружить, оттеснить плотвичек от травы, захватить их врасплох. Дальше каждый из охотников забывал своих ратных товарищей и действовал по собственному усмотрению. Но пока не было объявлено всеобщего сбора к охоте, пока не был подан сигнал к началу атаки, пока полукольцо атакующих не достигало добычи, ни один окунь не бросался самостоятельно к резвившейся поблизости стайке мелких рыбешек.
Наверное, такой нерасчетливый охотник-индивидуалист не только лишил бы своих собратьев плотного завтрака, до срока спугнув добычу, но не насытился бы и сам. Погоня за рыбкой в одиночку вряд ли принесла бы необходимый успех — если бы полосатому охотнику и удалось бы поймать какую-нибудь нерасторопную рыбешку, то остальные плотвички успели бы скрыться, а наш нерасчетливый охотник только-только утолил бы голод.
А при коллективных действиях?.. При коллективных действиях каждый исправный загонщик мог рассчитывать на более солидную добычу. Об этом я мог судить хотя бы потому, что сам нередко выступал в роли охотника — охотника за окунями…
Окуни почти всегда объявляли о своем нападении на плотву шумными всплесками. Я торопился к разбушевавшемуся вдруг заливу со спиннингом в руках. Блесна ложилась в середину беснующихся рыб, тут же следовал толчок-удар по крючку, и к лодке я уже подтягиваю полосатого охотника. Окунь обманут, он кувыркается, крутится на крючке и торопливо отрыгивает, выплевывает из себя только что проглоченную добычу… Я считаю рыбок, вылетающих из окуневой пасти: одна, две, три — а иногда их оказывается и больше. И эта богатая добыча пришлась на долю сравнительно небольшого окуня всего за несколько минут совместных действий всей стаи…
Так было у животных. Но у меня и у моей собаки все складывалось много хуже. Мы никак не могли договориться друг с другом, никак не могли поделить свои обязанности таким образом, чтобы наша совместная охота стала необходимостью для обеих сторон… Нет, все этапы сложной лесной работы были усвоены нами, но усвоены, разучены в одиночку, друг без друга. Каждый из нас в отдельности уже был настоящим охотником, но больше походил на лису, которая промышляла у курятника и рассчитывала только сама на себя…
Куры бестолково бродили по овсяному клину, посещали кусты желтой акации, что росла неподалеку, и не слишком хорошо помнили опасные места. Среди неухоженных, низкорослых метелок еще зеленого овса мелькали белые спинки, хвостики и то и дело высовывались красные гребешки петухов. Стояла жаркая ленивая тишина пыльного июля… Но вдруг среди этой самодовольной тишины сытого курятника поднимался страшный переполох…
Мелькали крылья, раздавался крик перепуганных до смерти кур, а над овсом медленно оседало только что взметнувшееся облачко белого пуха… А лиса уже уходила. Она уходила поспешно, но не трусливо, открыто пересекала дорогу и через выкошенный угол клевера легкими шажками уносила к оврагу упитанного петушка.
