Борис Дедюхин - Тяжелый круг
Развернулись все одиннадцать поочередно, прошлись еще и в полном галопе: мол, смотрите, на что мы способны!
И опять все было не в пользу Анилина. Зрители, прикинув возможности двухлеток, ринулись в кассы тотализатора. Болельщики, которые в тот жаркий день рискнули и поставили на Анилина, конечно же, не раскаялись потом — по карману, наверное, денег получили…
Властный человек с белым флагом следил, как выравниваются скакуны на старте. Поднял над головой флаг, резко бросил его вниз:
— Пошел!
Но тут же снова поднял флаг над головой, часто-часто замахал им, будто в негодовании, а на судейской вышке затрезвонили в колокол.
— Фальстарт! — объяснил стартер.
Фальшивый, значит, несостоявшийся старт: конь-огонь Тайфун был так нетерпелив и так, видно, ему хотелось показать себя и победить в главной скачке сезона, что пересек линию старта раньше времени, оторвался от всей группы на два корпуса. Из-за него пришлось все начинать сызнова.
Все занимали места не торопясь, приглядчиво, словно бы крадучись: каждый хочет поймать момент, ведь хоть одна секунда, да твоя.
Второй раз стартер махнул флагом, снова все ринулись вперед, будто выстреленные из рогатки.
Но затрезвонил колокол: «Назад, назад, назад!» В чем дело? Ну ясно: опять этот выскочка Тайфун!
В третий раз лошади выстраивались долго, неохотно, нервничали. И вот тут болельщики на трибунах и знатоки-лошадники впервые могли подумать, что скороспешно и опрометчиво дали оценку Анилину: он был единственный, который будто все сразу уразумел, понимал, что от него требуется и как лучше, выгоднее вести себя сейчас. Он не сердился, не психовал, не вставал на дыбки и не злобствовал, как некоторые другие, а стоял себе смирно, будто бычок, словно бы и не думал о предстоящей яростной борьбе.
Так со стороны, издали, казалось — «как бычок», только Насибов-то чувствовал, что хоть и спокоен Анилин, но не беспечен, — он собран, он весь как до предела закрученная пружина и не чает дождаться, как хлестнут его бичом слова:
— Вперед, Алик!
Третья попытка удалась. С судейской будки долетел одиночный и короткий, как точка в конце предложения, удар колокола, известивший лошадей, и жокеев, и болельщиков: теперь уж всё, теперь началось и ловите каждый миг!
Анилин взял скачку с первых метров, перешел с шестой, доставшейся ему по жребию, позиции к канату — здесь выгоднее всего находиться, короче путь. Тысячу шестьсот метров — милю он пронесся на одном дыхании, до столба был один, без соперников — даже и не интересно.
Ревут трибуны, играет что есть духу оркестр, но вот всех заглушает динамик — хрипит, булькает и наконец четко объявляет:
— Скачку выиграл гнедой жеребец Анилин под жокеем международной категории Николаем Насибовым. Резвость — одна минута сорок три и шесть десятых секунды…
Считавшийся фаворитом Дар, на котором ехал жокей из Львова Василий Кубрак, подошел к финишу вторым, отстав на целых пять корпусов. Друг детства Графолог под Андреем Зекашевым был третьим, а хвальбушка Тайфун с жокеем Николаем Лаксом полдистанции «собирал подковы» и лишь в конце с трудом протиснулся на четвертое место.
14 июля Анилин впервые узнал вкус шоколада.
Духовой оркестр играл торжественный марш специально для Анилина, когда Николай проводил его под уздцы вдоль трибун. Из судейской будки вышел заместитель министра сельского хозяйства, поздравил Николая, а Анилину накинул на шею победный венок и дал целую плитку «Аленушки».
В тот же день произошло чудо, которого так долго ждал Насибов: выиграв скачку, Анилин вмиг перестал хромать — чудо, да и только!
Подошел директор завода, растерянно и счастливо — как же, и этот почетный приз достался «Восходу»! — поздравил:
— Смотри-ка ты, а кажется, жеребчик ничего себе!
— Не «ничего себе», а классная лошадь. Причем это не «кажется», а в самом деле так, — резко ответил Николай.
Почему он был не в духе? Ведь звезда его Алика взошла так ярко и на такую высоту!..
Да, но чем выше заберешься, тем больнее падать, а что Анилина ждет падение, он предугадывал уже в тот праздничный день.
Глава VI,
невеселая, про то, как «порядок бьет класс»
Да, так много чудес на свете — только успевай удивляться! Привык в Москве Анилин к елкам да березкам, а приехал домой, на юг России, куда ни глянет — одни виноградники в завитушках да узенькие, словно хвостики стригунков, тополя.
И не то диковинно, что снег, которого в прошлом году почти не было, сейчас укутал всю землю, а что в этом холодном снегу как ни в чем не бывало жуки да комарики копошатся, над остроконечными шапками окоченевшего половца бабочки мотыляют. Одно слово: чудеса!
Анилин приехал на конезавод поздней осенью, потому что по пути из Москвы задержался в Берлине и Будапеште…
Но позже всех прибыл Айвори Тауэр. Кто видел бы, как он шел! Как заместитель министра! Он знал, что сейчас им любуются все лошади и люди, еще бы: из шести скачек в Москве и за границей выиграл пять!
— А башковитый какой! — восхитился конюшенный мальчик Митя. — Сразу нашел свой денник, вот память, просто лошадиная!
— Нет, он нашел не по памяти, а прочитал — там же на дверях табличка прибита, — пошутил Федя, тоже смотревший на Айвори Тауэра влюбленными глазами.
Анилин, чтобы скрыть обиду и досаду, отвернулся и уткнулся молча в кормушку. Если год назад ему простодушно хотелось стать таким, как Айвори Тауэр, и он завидовал ему доброй мальчишеской завистью, то теперь он понимал, что в жизни почему-то так уж устроено, что не все лошади имеют одинаковые права и возможности…
Разное толкуют про ум лошади. Кто-то ставит ее на седьмое место среди животных, кто-то — на третье, после слона и собаки, впереди обезьяны. Только никто не знает точно, и никто не сможет научно возразить, если мы возьмем и поставим ее хотя бы на первое место, потому что если оценивать не одни лишь чисто мыслительные способности, но посмотреть на животное еще и с, так сказать, моральной стороны, то нельзя не поразиться редкостной цельности характера лошади: она совершенно не способна на ложь, на которую так горазды кошки, козы, даже свиньи, и ни у одного животного, включая собак, мы не встретим такой верности и признательности, с которыми относится к человеку лошадь. И то еще доподлинно и неоспоримо, что, как и человек, лошадь способна на все необходимые и разумные чувства и поступки — Насибов видел Анилина и грустным, и страдающим, и желающим чего-то, и добрым, и отзывчивым, и рассерженным.
Нынче он переживал свой позор… Летом и осенью принял за границей два старта — был третьим да четвертым и вернулся домой с опущенной, повинной головой.
