Анатолий Рождественский - На поиски динозавров в Гоби
Вернувшись из маршрута, на раскопку приходили и другие участники экспедиции, чтобы помочь Эглону наблюдать за раскопкой, брать кости и упаковывать их в пакеты, снабжая каждый пакет полагающейся этикеткой. Шоферы, попеременно исполнявшие обязанности повара, когда кончали свою работу, также приходили на раскопку — помочь своей «грубой мужицкой силой».
Начало весны в Гоби так же, как и начало осени, обычно сопровождается сильными ветрами, переходящими в песчаные бури, которые доставляют немало хлопот и неприятностей путешественникам. Сильная песчаная буря, достигающая 7–9 баллов, вздымает в воздух тучи не только песка и пыли, но и мелкого гравия, секущего лицо в кровь. Буре часто предшествует несколько жарких и относительно тихих дней, после которых происходит атмосферная разрядка, соответствующая в наших широтах ливню с грозой. Дождей в Гоби вообще почти не бывает.
Непарнопалое — халикотерий
В один из последних дней марта разразилась очередная песчаная буря. Перед этим погода была настолько теплой, что мы стали ходить без ватников, а наши молодые рабочие ухитрились даже изрядно загореть, работая в одних трусиках. Правда, ночи стояли еще прохладные и палатку приходилось подтапливать перед сном. День, отмеченный бурей, был особенно теплым, даже жарким, так что в палатках было душно и мы обедали на улице, где приятно продувало легким ветерком. Вечером, когда все собирались ложиться спать, вдруг поднялся сильный ветер — очевидно, дневная жара не прошла даром! Сила его вскоре достигла не менее 7–8 баллов, а отдельные порывы, вероятно, все 9 баллов.
Мы жили в больших палатках монгольского образца, имевших форму полукруга по периметру. Высота палаток была более двух метров, и в них свободно вмещалось вдоль стенок до 6–7 коек. Чтобы упрочить конструкцию, поддерживавшую такой довольно обширный апартамент, две основные мачты соединялись еще поперечной так, что получалась буква «П». От каждого сектора палатки отходила прочная веревка, крепившаяся за длинный железный кол, глубоко вбитый в землю. Изнутри палатки пол придавливался тяжелыми вьючниками и большими камнями. Но и все это не в силах было противостоять стихии.
Наша палатка, в которой жил научный персонал, быстро пришла в движение. В несколько минут камни, державшие пол, разметало в стороны, и начали выскакивать из земли железные колья, крепившие палатку, которая захлопала теперь подобно парусу, попавшему не под ту струю воздуха. Еще напор — и не выдержала громоздкая мачтовая конструкция — поперечина вылетела из соединительной муфты. Следом раздался зловещий треск, и в образовавшуюся дыру со всей яростью ринулся беснующийся ветер, продолжая дальше раздирать палатку, словно тигр, терзающий добычу. Начался «шторм Гобийского моря». Внутри палатки все закружилось вихрем, а наши рты, носы, уши и глаза мгновенно забились отвратительным песком с пылью. Каждое мгновение буря грозила сорвать палатку. На наше счастье под руками оказалась марля, которой мы «бинтовали» кости на раскопках и которая теперь была пущена в ход, чтобы не дать рухнуть мачтам. После отчаянных усилий нам удалось стянуть и укрепить мачты, а затем кое-как закрыть дыру. То же самое происходило в палатке шоферов и рабочих. Ночь была весьма беспокойной. К утру погода угомонилась, но не надолго.
Ефремов решил оставить на Эргиль-Обо для завершения раскопок Эглона и меня, а сам с Новожиловым и Малеевым отправился на Баин-Ширэ, где всеми полевыми работами руководил Пресняков, еще не имевший достаточного опыта в этом деле.
После отъезда Ефремова с половиной отряда нас осталось шестеро: Эглон, Вылежанин с Александровым, двое рабочих и я. Надо было форсировать работу, так как на исходе оказался не только упаковочный материал, но и продукты — весь маршрут мы рассчитывали на неделю, а прошло уже 10 дней.
Днем опять была сильная жара и тишь. На ярко-голубом небе белели небольшие облачка. Вечером, как и вчера, поднялся сильный ветер, а в 2 часа ночи мы все проснулись от невероятного шума. За палаткой бушевала буря, и печка, вернее труба, отвратительно скрежетала о металлическую окантовку, сделанную вокруг трубы на палатке, чтобы не рвать последнюю. Вдруг раздался резкий треск — на верху палатки выдрало клок в полметра. Поперечная мачта опять вышла из соединения, а основные мачты, которые также не следовало бы делать составными, сильно согнулись, грозя либо выскочить из соединения, либо просто переломиться, так как были довольно тонкие. И то и другое было скверно, особенно для меня с Эглоном, потому что наши головы находились как раз около одной из мачт, на которой раскачивались теперь вместе с самой мачтой наши винтовки, бинокли, фляжки, полевые сумки. Вся палатка хлопала, как полотнище. Положение было угрожающим. Все повскакали с постелей. Основные мачты, крепко стянули между собой, а внизу для устойчивости к ним подвязали доски, но не успели поправить одну мачту, где образовалась дыра, как палатка лопнула около второй мачты. Все же и на этот раз нам удалось отстоять палатку. Если вчера сильный ветер налетал порывами, то сегодняшней ночью он дул непрерывно, временами усиливая ярость. Песчаная пыль, летевшая в дыры, быстро наполнила всю палатку, превратив ее в камеру с взвешенными в воздухе частицами, которые могли служить в качестве классического примера коллоидного раствора. В эту ночь, как мы узнали впоследствии, на Баин-Ширэ одну палатку сорвало совсем. Так негостеприимно встречала нас весенняя Гоби.
Утром, когда мы проснулись, в палатке еще клубилась тонкая песчаная пыль, но после 10 часов погода опять успокоилась и стало тепло и тихо. В час дня снова поднялся сильный ветер, принесший дождь, который, к счастью, задел нас лишь стороной, заставив, однако, прервать раскопку и поспешно прятать кости под брезент.
На раскопке для разведения гипса и клея мы стали пользоваться вместо воды снегом, предварительно превращая его в воду. Это делалось из чисто практических соображений, так как за водой приходилось ездить за 12 километров, а снег лежал тут же — на теневой стороне склонов.
Неизвестно, что было хуже: ночные бури, лишавшие нас спокойного сна, или дневной ветер на раскопке, хотя и более слабый, но достаточный, чтобы вывести из состояния душевного равновесия, когда непрерывно получаешь порции песчаной пыли в лицо. Работали только в защитных очках, так как на раскопке сильно «мело», но все равно глаза были воспаленные, а во рту хрустело от песка на зубах. Всё и все совершенно «пропитались» песком. Умывались только на ночь, чтобы не обветривались лицо и руки. Кожа, покрытая загаром, смешанным с грязью и потом, казалась совсем черной.
