Василий Герман - Аркай
— Да, я велел приготовить на всякий случай. Лапа у него всё же будет несколько короче.
— Пусть будет короче, — поспешно сказала Люда, обрадованная тем, что лапу Аркаю удастся сохранить.
— В упряжке ему не ходить, а ковылять с укороченной приловчится, — сказал доктор Пенкалис. — Тут важнее аспект нравственный.
— Новый раздел медицины: собаки и нравственность, — заметил Андрей Лукич.
— Не медицины, а этики, если хотите! — горячо возразил доктор Пенкалис.
— Хорошо, хорошо, — улыбнулся Андрей Лукич. — Давайте к делу. Надеюсь, не откажетесь ассистировать? Девочек за дверь! Аня, прошу шприц.
Люда с тревогой вслушивалась в этот разговор и старалась не смотреть на руки Андрея Лукича, которые бесцеремонно обращались с пораненной лапой Аркая. Она успокаивала пса, поглаживала его лоб; Аркай косил глазом на доктора и чуть постанывал, обнажая в уголках пасти крепкие коренные зубы.
— А можно, я останусь? — с надеждой попросила Люда. — Аркай волнуется, а я постараюсь его успокоить. Ему ведь очень больно будет.
— В этом нет необходимости, девочка, — Андрей Лукич ободряюще улыбнулся. — Я, помню, занимался тобой, и ты вела себя прекрасно. Не пикнула. Есть основания полагать, что твой дружок тоже не робкого десятка. Кроме того, после укола он будет спать, как суслик. Когда очнётся, лапка поболит немного, но он потерпит: больше ведь терпел. Правильно?
Андрей Лукич взял шприц из рук сестры и кивком головы указал девочкам на дверь.
Люда с Зентой вышли на крылечко. Погода выдалась на редкость хорошая. Ещё не прибитый поселковыми дымами снег неимоверно блестел, щекотал ноздри морозный воздух. А Люду тревожило что-то, и справиться с собой она не могла. Хотелось побежать куда-то, позвать, попросить помощи.
Зента заметила это, обняла подругу за плечи, встряхнула:
— Очнись, Иванова Люда, не развинчивайся. Теперь-то уж всё в порядке, Аркай в надёжных руках. Слышала, Андрей Лукич сказал, что лапа должна отлично срастись.
Подошёл Онолов Андрей, улыбнулся, прожонглировал остолом, махнул рукавицей в сторону нарты. Собачки отдыхали на снегу. Катай горделиво восседал на бугорке, озирая окрестности.
— Доволен, — сказал каюр. — Доволен, что в головке ходит. Самолюбивый, паршивец, не любит в порядке бегать. Характер ему не позволяет быть рядовым, образование не то. Теперь-то другого места ему не занимать.
Так сказал Онолов Андрей, и Люда на него даже обиделась. Он уже списал Аркая, не считал его вожаком. Она понимала, что вряд ли придётся Аркаю водить упряжку и что про Андрея думает она неправильно, несправедливо. А всё равно думала. Каюр будто её мысли разгадал, голову наклонил, улыбнулся немного грустно:
— Теперь рыжий Аркай твой, Иванова Людмила. Он уже не казённый пёс Метальника Савелия. Я его тебе отдаю насовсем.
Вышла на крылечко медсестра Аня, сказала бодро:
— Что носы повесили, борцы за собачью правду? Всё в порядке, можете забирать своего цуцика. Дело чисто исполнено, на высшем уровне. Можете гордиться: вашим барбосом, считайте, академики занимались. Будет лапка, как новая. — И Аня затормошила девочек: — Идите обогрейтесь перед дорожкой.
Аркай ещё только просыпался. Тёмная дрёма вязала ему глаза. Он признал Люду и попытался вильнуть хвостом.
Его опять устроили на нарте. Доктор Пенкалис отправился по своим делам, а упряжка двинулась обратно на Береговую. Девочки пристроились на передке нарты, накрывшись тулупом. Андрей бежал рядом вприскочку, подталкивая нарту. Аркай дремал, иногда пошевеливал хвостом. Его клонило в сон, и в то же время ему не спалось. Собачки его везли, вот что. Не привык Аркай к положению пассажира, не на своём оказался месте. Это его и беспокоило.
— Что-то он сейчас о нас думает? — спросила Люда. — Или собаки не умеют думать, совсем-совсем?
— Умеют, только не так, как мы, — уверенно сказала Зента. — А про нас он сейчас думает хорошо.
— Он думает про нас, что мы — люди, — подмигнул на бегу Онолов Андрей. — Просто люди и всё. Верно?
* * *Метальник Савелий разбирался с документами в своей служебной каморке, громко именуемой кабинетом, когда раздался телефонный звонок:
— Слушаю, — сказал он, не отрывая взгляда от бумаг.
— Здравствуй, Савелий Тихонович, — голосом знакомого снабженца просипела трубка. — Такое дело: с юколой затор, ничего пока нет.
— Плохо, — сказал Метальник Савелий. — Запасу у нас осталось на две недели. Вся зима впереди.
— Неоткуда взять. Строгие лимиты введены. В газете было об этом.
— Собачки газет не читают, — заметил Метальник Савелий. — А юколу требуют. Между прочим, работу выполняют не мою. Мне от этой собачьей конторы одна канитель.
— Знаю, знаю, — поспешно заверила трубка. — Работа общая. За две недели постараемся что-нибудь придумать.
— Вот и ладно, — согласился Метальник Савелий. — Придумывайте.
Разговаривая по телефону, он посматривал в окно и видел двух мальчуганов, которые волокли довольно объёмистый тючок. Потом некоторое время у двери каморки слышалась приглушенная возня. Он не придал ей значения. Напротив через коридорчик располагался кабинет командира Береговой, куда входить никому не возбранялось.
Но, собравшись выйти, Метальник Савелий с трудом открыл дверь — мешал тот самый тючок. Он оказался набитым всякой меховой рухлядью: варежками, унтиками, шапочками. И, что было самое неожиданное, обнаружилась в тючке и шубка его, Метальника Савелия, внучки Татьянки. Совсем мало ношенная шубка, из которой, правда, Татьянка успела вырасти.
Настроение у Метальника Савелия упало. А тут ещё жена добавила свою долю, когда он пришёл домой обедать. Накрыв ему стол, она села напротив и безо всякой подготовки присоветовала:
— Послушай, Сева! — Она с юности так называла его с глазу на глаз. — Послушай, Сева, оставил бы ты эту собачку в покое. А то ведь по Береговой пройти нельзя. Все речи об этом. Ну, что она тебе сделала, эта собачка?
— И тут собачки! — возмутился Метальник. — Я обедать пришёл или нотации выслушивать?
— Обедать, — согласилась жена. — Только не заводись, пожалуйста. Мне кажется, ты крепко неправ.
— Пойми, это принципиальное дело. И не в собачке тут суть.
— Я понимаю. Но принципы разные бывают, Сева. Одни поднимают человека, другие, те, что от упрямства, имя доброе губят. Если не в собачке суть, так отстань ты от неё.
— Спасибо за беседу! — сказал Метальник Савелий и, грохнув дверью, вышел вон.
Он считал себя человеком дела. Служба для всякой там лирики времени не оставляла. О чём только голова не болела у Метальника Савелия! В котельной топливо на исходе, а танкер к сроку не прибыл. Тепло любят все, а обеспечить должен кто? Метальник! Без котельной на Береговой немыслима жизнь. Ни помыться, ни побриться. Дальше — вода. Без неё ни борща на камбузе не состряпать, ни тельняшек матросам постирать. А движки на водокачке древние, неизвестного происхождения движки, запчастей к ним не доищешься. Опять Метальнику задача. Пурга свистнет, тропки-дорожки завалит, как нынче — пять лет таких снегов не бывало. Всё исчезло под сугробами, по дороге к магазину люди о верхушки столбов спотыкаются на погребённой метелью волейбольной площадке. Смех! Из старого дома комсостава жильцы на волю выбираются прямо с лестничной площадки второго этажа. Расчистку должен обеспечить Метальник. В магазин товары припоздали, в общежитии стёкла снегом выдавило — Метальник! Метальник! Выходило, что жизнь на Береговой без Метальника невозможна. Замрёт она и кончится, если Метальник вдруг поденется куда-нибудь. Так о себе думал Савелий Тихонович Метальник, человек скромного служебного положения. И чтобы справиться со всем скопом забот, дать всем делам движение, нужна, понимаете ли, чёткость и определённость в действиях и мыслях. И каждое мероприятие должно быть доведено до конца, до полной ясности. Иначе завал, худо дело. Не будешь человеком твёрдых правил, начнётся ералаш, порядок рушится, одно на другое наползёт. Возникнет своеволие, враг порядка.
