Владимир Дуров - Мои звери
— Хорошо бы это прекратить, — сказал я.
— Не от меня зависит, — ответил помощник. — Это зависит от самого губернатора. Обратитесь к нему. Приходите и вы, — повернулся он ко мне, — как защитник животных: заступитесь за собак. Я скажу, чтобы вас приняли.
Я согласился. Я придумал маленькую хитрость. Запятайка — вот кто спасёт от смерти своих товарищей, пензенских бродячих собак!
Вечером я очутился в роскошной квартире губернатора. Разговор зашёл о собаках.
— Вы знаете, — говорю я, — есть очень интересные случаи, когда собаки исполняют разные внушенные им поручения.
— Жалко, — сказал губернатор, — что этого нельзя проверить.
— Почему же? — ответил я. — Я могу сейчас же послать за моей Запятайкой, и мы тут же на месте всё проверим.
— Давайте, давайте, — сказал губернатор.
Привели Запятайку. Губернатор стал выдумывать:
— Эээ… пусть она… эээ… возьмёт щётку с игрального стола…
Через минуту Запятайка, виляя хвостом, принесла в зубах щётку.
— Эээ… пусть она пойдёт в соседнюю комнату и проведёт лапкой по клавишам пианино!..
Эта задача тоже была выполнена в точности.
— Замечательно! Эээ… необыкновенно! — повторял губернатор, а за ним и все гости.
— А теперь, — сказал я, — разрешите моей собаке сделать то, что ей самой хочется.
— Ладно, — сказал губернатор.
Запятайка застучала лапками по паркету. Она помчалась в переднюю к вешалке. Порылась в моём пальто, вытащила свёрнутый лист бумаги и с бумагой в зубах понеслась обратно к губернатору.
Затем Запятайка уселась перед губернатором и протянула бумагу.
— Что такое? — удивился губернатор. Он взял бумагу и стал читать: — «ПРОШЕНИЕ. Мы, бездомные пензенские собаки, имеем честь просить через госпожу Запятайку…»
Все засмеялись. Губернатор сказал:
— Какая заступница! Они просят пощады… Ээээ… чтобы их не ловили арканом.
И тут же написал на прошении:
«Собачье ходатайство удовлетворить».
У ТОПТЫГИНА В ЛАПАХ
Это было давно, лет двадцать пять назад. У меня тогда был громадный медведь, ручной и очень добродушный. Чего только он у меня не проделывал! И танцевал, и ходил по бутылкам, и вино пил (на самом деле это было, конечно, молоко), и на тройке сибирских собак катался…
Но однажды мне чуть-чуть не пришлось поплатиться жизнью из-за моего добродушного Мишки.
За медведем ухаживал один из служащих, Гребешков. Но Гребешков плохо обращался с медведем и с другими моими животными. Я долго терпел, но наконец сказал:
— Послушайте, я вас больше держать не могу. Берите расчёт и уходите подобру-поздорову. Из-за вас мои звери теряют доверие к человеку. Вы уничтожаете всю мою кропотливую работу!
Он усмехнулся и, видно, подумал:
«Ладно, как-нибудь обойдётся! Кто же без меня наденет на медведя цепь и выведет его на арену?»
Но я не шутил. Я решил обойтись без этого служащего.
По городу уже были расклеены афиши:
ПЕРВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ДРЕССИРОВАННЫЙ ВЕЛИКАН МИШКА ТОПТЫГИН!Друзья говорили мне:
— Отложите медвежий номер. Не надо рисковать: как бы не задурил ваш Мишка без служащего, к которому он привык.
Я засмеялся:
— Что вы толкуете! Мой Мишка — ведь это само добродушие. При чём тут служащий? Разве он не знает меня, мой Топтыгин?
— А мы всё-таки не пойдём смотреть вас сегодня, — говорили они. — Что-то страшно.
— Как хотите!
Перед спектаклем я, как всегда, отправился проверить, на месте ли сторожа. Цирк стоял в саду. В тёмном углу, у входа в конюшню, я заметил человека. Он метнулся в сторону и быстро скрылся за деревьями.
«Кажется, это Гребешков, — подумал я. — Впрочем, может быть, и не он».
Потом я занялся гримом, переодеванием и забыл о Гребешкове.
И вот я на арене. Показываю публике своих друзей. Дошла очередь до Мишки.
Михаил Иванович, как всегда, выполнял всё, что я требовал: он скользил по столбу, ходил по бутылкам, танцевал под музыку вальс. Номер подходил к концу.
Топтыгин должен был сесть в коляску, взять из моих рук бутылку с молоком, уехать на собаках на конюшню.
Тройка сибирских собак подана. Я подвёл Мишку к экипажу. Он сел. Я забросил цепь ему на спину и подал бутылку.
Вдруг Мишка нагнулся, открыл пасть и крепкими зубами вцепился в мою левую руку, немного ниже плеча.
Публика в ужасе закричала. Медведь, не выпуская руки, обнял меня и подмял под себя.
Служащие растерялись. Один из них бросился наверх, к музыкантам, и стал оттуда бросать медведю маленькие кусочки хлеба, будто птичке.
Публика заметалась по цирку. Все старались пробраться к выходу. Со всех сторон раздавались крики:
— Задавил!
— Медведь!
— Спасите!
Усатый городовой забрался на галерею. Там, наверху, он храбро размахивал своей шашкой. Нарядные, важные дамы сидели верхом на барьерах лож; шляпки их съехали набок; дамы кричали и плакали…
Медведь не отпускал меня. Один из артистов схватил на конюшне навозные вилы, ткнул ими сзади медведя. Впрочем, он тотчас же бросил вилы и убежал.
Медведь заревел от боли, оставил меня и кинулся в публику.
Моментально толпа очистила всю правую сторону цирка. Тогда медведь бросился влево.
Тут я поднялся. На мне был костюм из плотного шёлка. Зубы медведя не очень повредили мне. Я закричал что было силы:
— Успокойтесь! Займите места! Представление продолжается!
Я бросился к медведю и ударил его ногой. Он встал на задние лапы и медленно пошёл на меня…
Я пристально смотрел в его глаза. Я чувствовал: во чтобы то ни стало мне надо увести его с арены. Я пятился. Медведь шёл на меня. Я властно кричал:
— Алле! Алле!
Мой голос повлиял на медведя. Нам надо было с ним пройти через всю арену. Медведь явно выражал желание оставить меня и броситься туда, где слышались женские голоса и визг детей. Он особенным образом рычал, глотал слюну и косил тёмными глазами. Но я кричал:
— Алле! Алле!
Медленно-медленно я пятился к конюшне, медведь на задних лапах шёл за мной.
Наконец мы в конюшне. Под ногами — покрытые сеном доски; где-то рядом тревожно стучат лошадиные копыта. Я кричу ещё раз:
— Алле! На место!
И медведь, поджав уши, опускается на все четыре лапы и уходит в свою клетку.
Одним прыжком я подскакиваю к клетке и закрываю её. Тут силы покидают меня. Голова кружится. Я почти теряю сознание. Потом я прихожу в себя и только тогда начинаю чувствовать сильную боль в руке.
Почему же вдруг добродушный Мишка кинулся на меня?