Олег Трушин - Хорюшка
Жители деревни не могли налюбоваться на Снежка. Люд из окрестных деревень, как только оказывался по каким-либо житейским надобностям в Якушевке, спешил к дому деда Семёна полюбоваться на знаменитого сельчанина. Со слов верили мало кто. Уж больно необычное дело — лось в доме. А увидев воочию, всё никак не могли в толк взять, как такое могло случиться. Ведь лось-то лесной зверь, а тут вдруг, словно коровёнка, по двору бродит и вовсе людей не страшится. Дивились, охали да ахали, руками всплёскивали, по несколько раз к деду Семёну наведывались.
Незаметно подкрался сентябрь. Зазолотилась берёзовая листва, загорелись багряно-оливковыми кострами осины, с каждым трепетом листа провожая уходящее лето. Заголубели небесные дали, отправляя в дальний путь журавлиные косяки. Пожелтела трава, прильнув к земле отмирая, а с полей горьковато потягивало загрубевшей стернёй, над которой по утрам ложились холодные росные туманы. Быстро сходил с горизонта день, а ночи стыли. Осень одолевала лето во всём: в цвете и в погоде.
Однажды, сентябрьским полднем, Снежок вновь ушёл в лес. Дед Семён воспринял этот уход за обычное дело — ведь не первый раз. Но ни к вечерней заре, ни к утру следующего дня Снежок не вернулся. Что-то в душе старого лесника оборвалось — не придёт, подумал он тогда. Не вернётся. Пора пришла! Разом обрубил связь с домом. Деда Семёна опять-таки успокаивали, говорили, что вернётся его Снежок. Пора у лосей в сентябре горячая — свадебная. Но прошла неделя, другая, а Снежка всё так и не было.
— Видимо, к себе в родные места вернулся, — заметила как-то невзначай Устинья Ивановна в разговоре с деревенскими.
А вот дед Семён никак не мог смириться с потерей Снежка и по утрам, привыкший наведывать своего любимца, по-прежнему заходил в хлев, подолгу стоял, прислонившись спиной к бревенчатой стене, погружаясь в думы. Иногда в такие моменты на глазах деда Семёна появлялись слёзы. В душе-то он хорошо понимал, что, может быть, так и лучше — лось должен жить в лесу, но сердце говорило совсем о другом.
ДОБРАЯ ВЕСТЬО том, что пропал Снежок, вскоре узнали не только в деревне, где жил дед Семён, но и в окрестных поселениях. Многие при встрече с дедом Семёном старались успокоить его, говорили о том, что если увидят Снежка в лесу, то обязательно скажут. Но сам дед Семён от таких утешений старался как можно быстрее уходить. Тяжело было слушать.
Однажды прошёл по деревне слух, что бригада пришлых охотников в окрестных лесах добыла лося с белым пятном. Недобрый слух дошёл и до деда Семёна с Устиньей. Много слёз было пролито в тот горький вечер. Оплакали Снежка. А спустя несколько месяцев после той страшной вести, в апреле, один из деревенских мужиков, Сашка Соколов, возвращаясь утром с дальнего тетеревиного тока, видел у берёзовой опушки огромного лося. Тот стоял и смотрел на просыпающуюся деревню. Заметив внезапно появившегося человека, лось быстро скрылся в чаще берёзового мелколесья. В какой-то момент Сашке показалось, будто на боку лося мелькнуло белое пятно. Бросился он во всю прыть через поле прямо к дому деда Семёна. Разбудил. Рассказал о встрече.
Дед Семён внимательно выслушал благую Сашкину весть, но решил по-своему — на то место, где видели лося, не ходить. А зачем?
— И слава Богу, что живой, если это он, — промолвил вслух дед Семён, осенив себя крестным знамением. — Ну и слава Богу, — снова повторил он, благодаря Сашку за известие. — Надо же, ведь как бывает, сколько времени у меня прожил, а всё одно — лесная сторонка ближе, роднее…
РАССКАЗЫ
Стёпка
Отправился я однажды в гости к знакомому леснику. Жил он в соседней деревне у самого леса.
За самоваром разговорились о житье-бытье, о делах лесных. Сидим, чай попиваем да в окошко на лес посматриваем.
И вдруг за окном что-то заскребло, зацарапало, и вскоре в нижнем его краю показалась любопытная беличья мордочка, а через секунду и вся сама лесная красавица стала видна в окне. Цепко держась за край оконного наличника, она временами поднимала голову вверх и поглядывала на плотно закрытую форточку.
— Вот и наш Стёпка вернулся. — На лице лесника появилась ласковая улыбка и, приподнявшись, он толкнул форточку, которая вмиг распахнулась.
Белка в несколько резких прыжков оказалась внутри дома, пробежала по столу, заглянула в одну из стоявших на столе кружек и, ловко забравшись на спинку дивана у стены, в один скачок очутилась на верху дощатой перегородки, разделяющей комнату и небольшую кухню деревенского дома. Там замерла и стала внимательно рассматривать сидящих за столом людей, низко опустив голову и временами издавая волнующее цоканье. Её крупные чёрного цвета выпуклые глаза неотрывно следили за каждым нашим движением.
— Второй год пошёл, как живёт у меня, — сказал лесник. — Думал, не приживётся, уж больно лесное существо. А он, гляди, как обосновался, для него теперь мой дом, что его круглый бельчатник где-нибудь в кроне мохнатой ели.
Стёпка, как будто понимая, что говорят именно о нём, вёртко задёргал пушистым хвостом, несколько раз подряд цокнул и вновь замер, продолжая сидеть на перегородке.
— У своей лайки Тайги я отнял его. Из самой пасти выхватил. Я тогда за поздней черникой пошел. Сижу на четвереньках, собираю крупные темно-синие вызревшие ягоды. Глянул в сторону: Тайга моя бежит, а в зубах какой-то рыжий комок держит. Бельчонок! Как она его не разорвала — не знаю! Правда, отдала его почему-то сразу. Глянул на зверушку, а она ни жива ни мертва. Думал, всё, теперь зачахнет и погибнет. А Тайга всё рядом крутится да на свой трофей посматривает. Что делать? Решил с собой прихватить. Может, выживет.
Лесник отхлебнул из чашки и продолжил:
— Так за пазухой и донёс беднягу до дома. Пока нёс, несколько раз ощущал под телогрейкой движение цепких лап зверька. Ага! — думаю, — жизнь-то теплится. — Принёс домой, положил зверюшку в фанерный посылочный ящик, на дно постелил отрез от старого шерстяного одеяла, ещё сверху прикрыл своё приобретение. А ящик на лежанку русской печи поставил, там всегда тепло.
Принести-то принёс, а что с ним дальше делать — не знаю. Если выживет, то кормить чем-то нужно. Супруга говорит: «Ты ему молочка в миску налей, может, пить будет», А я, по честности, не слышал, чтобы белки козье молоко пили. Но перечить не стал — поставил. Несколько дней не показывался наш подкидыш из своего убежища. Лишь на третью, не то на четвёртую ночь услышал я слабое шуршание на печке, словно мыши заскреблись. Смекнул, что это, скорее всего, наш бельчонок на разведку отправился. Оглядеться решил. А наутро я обнаружил, что с кухонного стола пропало несколько хлебных корочек, оставленных с вечера. Залез на речку, глянул в ящик, а бельчонок наш спит в нём, как ни в чём не бывало, и одна из корочек при нём.
