Иван Басаргин - В горах Тигровых
Андрей и Тинфур приехали в стойбище Календзюги. Шаман шаманил, а его дети, мать болели оспой. У Календзюги было десять красивых девочек, пять мальчиков. Да и у Других семей рода Календзюги тоже было много детей. Девочек и женщин они отогревали на теплых канах, а мужчин выносили на мороз, — мол, охотники должны выгонять из себя болезни холодом. Они сильные люди, холод им не страшен.
Андрей, взбешенный, налетел на лекаря, влепил ему затрещину, закричал:
— Гадина, ты нарошно убиваешь мужиков!
— Мы своих так лечим.
— Тогда почему же они валяются на морозе? — надвинулся Алексей — Отвечай! — выхватил нож.
— Моя так делай всегда. Эти люди здоровы.
— На мороз и к столбу всех здоровых, — приказал Андрей — Больных в сани и к нам на печи.
И конечно, там, где не было русских, в оспу погибло больше половины удэгейцев, гольдов. Поредели стойбища…
Харченко послал отряд охотников за перевал, чтобы спасти аборигенов… Опоздали. Оспа пошла на убыль. Спасать уже было некого.
Заболел Тинфур, затем Андрей. Отлежались на печи. Андрей стал корявым. Софка, посмеиваясь, говорила:
— А ты мне корявенький-то больше по ндраву. Ей-пра!
Ходили упорные слухи, что пост Ольга скоро станет городом. Это и радовало охотников, и огорчало. Будет город, тогда и вовсе зверей не станет. Радовало, что при городе можно всегда и что угодно купить. Детей тогда будут сдавать на учебу. А то ведь дело-то с учебой не двигалось. Научит Роман Жданов читать псалтырь, деньги считать, и хватит. В тайгу, на охоту, — каждый должен что-то в дом нести.
В Ольгу приехал жандармский исправник. Не тот штабс-капитан, который так тепло принял Андрея Силова. А молодой, с пышными усами поручик. После водки и чая заговорил:
— Константин Капитоныч, ответь мне честно, почему ты прикрываешь убийцу Силова? Мы несколько лет копались в его делах, добрались до сути. Убегая, он с Суриным убил человека.
— Не знаю. Знаю одно, что Андрей Феодосьевич Силов столь много сделал для России, что, право же, кого мне защищать, как не его.
— Вам предложена отставка. Я же прибыл взять под арест Андрея Силова, от вас получить заявление об отставке.
Аниска, который подавал на стол, подносил свечу, чтобы дорогой гость прикурил пахучую папиросу, перемигнулся с Харченко.
— Силов — бунтарь против царя и отечества.
— Силов — первый защитник царя и отечества, — стоял на своем Харченко — Через таких, как Силов, крепка и сильна Россия. Без Силовых нас давно бы здесь смяли хунхузы. Они, Силовы, отстаивают эти берега. И не бунтуют они, а живут мирно землей и охотой, приумножая богатства России.
— Не будем много говорить. За мной едет новый пристав, а Силова прикажи казакам арестовать и привести сюда.
Аниска уже гнал коня в деревню. Кубарем скатился с седла, влетел в дом.
— Хлеб да соль!
— Едим, да свой, а ты рядом постой, — пошутил Андрей.
— Андрюха, не до шуток, приехал жандарм, шьет тебе убивство какого-то забайкальского казака, приказал тебя арестовать. Я все слышал. Собирайся — и в тайгу. Харченко дали по шапке, теперича он не пристав, паря.
— А может быть, не стоит бежать в тайгу-то? Сдамся властям, и баста? Дело-то давнее.
— Давнее аль нет, но Капитоныч приказал мне спрятать тебя. К давнему пришьют свежее, и загремишь на каторгу. Теперича уже загремишь. Это точно. Потом, я слышал, будто ты робил вместе с хунхузами, потому, мол, тебя и не было с нами.
— Но ведь все знают, что и как?
— Знают и отрекутся. Твоя сестрица десятую бумагу пишет, что не Ларька водил хунхузов, а ты, ты и убил Ларьку. Такое нагородят, что тыща прокураторов не разберутся. Собирайся — и в тайгу.
— Константину Капитоновичу я верю. Ежли приказал уходить — ухожу.
Софка тоже поднялась из-за стола, сказала:
— Я с тобой. Парень уже большой, бабка присмотрит.
— Зачем же, одному легче будет скрываться.
— Я тоже с тобой, — сказал Тинфур — Теперь вы для меня самые родные. Уведу вас в Кабанью падь, там нас никто не отыщет.
— А куда Иванку?
— Мама присмотрит. Ить не насовсем…
— Насовсем, Софка. Ежли Капитонычу дали отставку, то насовсем. Новый-то как еще себя покажет. Не захочет через меня получать пинка, какой получил Капитоныч.
— Все одно у мамы оставим. Потом при случае заберем.
И снова бегство, снова неведомые тропы по тайге, молодец Харченко, задержал казаков, успели спокойно собраться, завьючить двух коней и уйти в тайгу. Решили-таки уходить в Кабанью падь. Туда не добраться без проводника жандарму. Осядут в устье реки, будут жить, через Алексея и Аниску продавать пушнину, покупать необходимое для жизни.
Тогда была Варя, сейчас Софка.
Жандармский исправник влетел в Пермское, когда беглецы уже скрылись за второй сопкой. Сельчане даже не обратили внимания, куда и зачем они пошли. У каждого свои дела, у каждого свои тропы. Лишь старший сын Андрея, Васька, долго и вприщур смотрел в спину отцу. Тоже не знал, куда они торопятся. А когда казаки, по приказу жандарма, окружили дом, затем ворвались туда, опрокидывая стулья и стол, понял, в чем дело.
Догадалась и Варя, что и как. Перехватила злой взгляд сына, сказала:
— Василий, слышишь, тебе говорю, отец убежал в тайгу. Ежли ты его предашь, то прокляну тебя на веки вечные. Ежли ты поведешь казаков по его следам, то вот своими руками тебя задушу. Андрей не виноват, что вы остались одни, во всем виновата я.
— А ты не грози мне, мама. Я ить уже большой: баба есть, свой дом — значит, у меня есть и свои думки. Как хочу, так и распоряжусь своей совестью. Ага. Потому дуй отселева и не путайся под ногами! — загремел Василий.
— Господи, это ты такое говоришь матери! Это пошто же я тебя грудью-то не задушила? А? — Бросилась в дом, упала на кровать и забилась в тугом плаче. Сын, родной сын такое сказанул матери! Сдернула с колышка винтовку, подержала в руках, повесила обратно.
А жандарм уже допрашивал сельчан. Но те пожимали плечами. Чаще отвечали:
— Тайга велика. Сыскать неможно. Следов-то там уйма, а который ихний, поди узнай.
— Он убил человека. Его надо найти! — гремел жандарм.
— У нас кто-то кого-то каждый день убивает. От хунхузов, слава богу, едва открестились, А Силов ежли кого и убьет, то в дело. Без дела не тронет. Чистой души человек.
Ничего не добился, арестовал Варю и увел в Ольгу.
— А ее-то пошто, ить она уже не егошняя баба, — разводили сельчане руками.
— Знать, и к ней есть дело. Без дела не возьмут.
Варя, как всякая неискушенная в таких делах баба, все честно рассказала: и про Евдокима, и про побег, и про пистолет, который она купила у надсмотрщика. Чего таить, что было, то было.
