Джеральд Даррелл - Пикник и прочие безобразия
Войдя в бар, мы остолбенели. Больше всего он напоминал обитую панелями красного дерева комнату отдыха какого-нибудь скучного лондонского клуба. Большие шоколадного цвета кожаные кресла и диваны теснились вокруг огромных столов из мореного дуба. Тут и там над бронзовыми индийскими кадками возвышались пыльные потрепанные пальмы. В центре этой унылой роскоши остался свободный клочок паркета для танцев; к нему с одной стороны примыкала небольшая стойка с ядовитым набором напитков, с другой — низкий помост, обрамленный целым лесом пальм в кадках. На помосте жались, словно мошки в янтаре, три унылых музыканта в сюртуках с целлулоидными манишками и с кушаками, какие были в моде в девяностых годах прошлого века. Один играл на древнем пианино и тубе, другой пилил с профессиональным видом скрипку, третий истязал барабаны и тромбон. При нашем появлении это немыслимое трио играло для пустого зала «Пикардийские розы».
— Ужасно, — сказал Ларри. — Это не пароход, а какое-то плавучее кафе «Кадена» из Борнмута. Мы тут все свихнемся.
Заслышав его голос, музыканты перестали играть, руководитель трио блеснул золотыми зубами в приветственной улыбке, поклонился нам, приглашая своих коллег последовать его примеру, и они тоже расплылись в улыбке. Нам оставалось только ответить коротким поклоном, после чего мы проследовали к стойке. Теперь, когда появились слушатели, трио с еще большим рвением принялось наяривать «Пикардийские розы».
— Будьте любезны, — обратился Ларри к бармену, морщинистому человечку в грязном фартуке, — налейте мне в самый большой стакан, какой только есть, анисовки, чтобы я мог отключиться.
Речь иностранца, не только свободно говорящего по-гречески, но и достаточно богатого, чтобы заказать большой стакан анисовки, вызвала счастливую улыбку на лице бармена.
— Амессос, кирие, — сказал он. — Вам с водой или со льдом?
— Немного льда, — ответил Ларри. — Ровно столько, сколько требуется, чтобы побелить пойло.
— Извините, кирие, но у нас нет льда, — смущенно сообщил бармен.
Из груди Ларри вырвался глубокий горестный вздох.
— Только в Греции, — обратился он к нам по-английски, — возможен такой диалог. От него так сильно отдает Льюисом Кэрролом, что этого бармена можно принять за переодетого Чеширского Кота.
— Воды, кирие? — спросил бармен, уловив в голосе Ларри ноту не столько одобрения, сколько порицания.
— Воды, — сказал Ларри по-гречески. — Самую малость.
Бармен налил в стакан изрядную порцию прозрачной анисовой водки из толстой бутылки, затем подошел к маленькой раковине и добавил воды из крана. Тотчас водка приобрела цвет разбавленного молока, и мы ощутили явственный запах аниса.
— Ух ты, крепкая штука, — заметил Лесли. — Возьмем и мы по стаканчику?
Я согласился, и мы подняли три стакана для тоста.
— Ну что ж, выпьем за «Марию Целесту» и всех тех дурней, что плавают на ней, — сказал Ларри, отпил добрый глоток… и тут же изверг его обратно, фыркая, словно умирающий кит, и сжимая горло одной рукой; из глаз его катились слезы.
— О-о-о! — взревел он. — Этот болван, черт бы его побрал, разбавил водку горячей водой!
Наша юность прошла на греческой земле, и мы привыкли к странностям этих людей, но разбавлять свой национальный напиток кипятком — это уж было чересчур.
— Зачем ты налил горячую воду в анисовку? — воинственно осведомился Лесли.
— Потому что у нас нет холодной, — ответил бармен, удивленный тем, что Лесли оказался не в состоянии самостоятельно решить сию логическую загадку.
— Потому же у нас нету льда. Это наш первый рейс, кирие, вот почему в баре есть только горячая вода.
— Невероятно, — судорожно вымолвил Ларри. — Невероятно! Первый рейс, и у судна, черт возьми, огромная дыра в корпусе, и оркестр состоит из семидесятилетних стариков, и в баре есть только горячая вода…
В эту минуту в баре появилась чем-то взволнованная мама.
— Ларри, мне нужно поговорить с тобой, — выдохнула она.
Ларри повернулся к ней.
— Ну что ты там обнаружила? Айсберг на твоей койке?
— В нашей каюте был таракан. Марго бросила в него пузырек с одеколоном, пузырек разбился, и теперь там пахнет, как в парикмахерской. И таракан, по-моему, остался невредим.
— Прекрасно, — отозвался Ларри. — Рад, что вы позабавились. Тебе осталось только отметить начало этого бурного плавания глотком раскаленной анисовки.
— Нет-нет, я вовсе не за этим пришла сюда.
— Неужели только за тем, чтобы рассказать мне про купающегося в одеколоне таракана? — удивился Ларри. — Решила превзойти эксцентричностью греков?
— Да нет же, все дело в Марго, — прошептала мама. — Она пошла сам-знаешь-куда и застряла, не может выйти.
— «Сам-знаешь-куда»? Это где же?
— В уборную, куда же еще. Ты отлично знаешь, что я подразумеваю.
— Ну и что ты хочешь от меня? Я не сантехник.
— Она пробовала вылезть оттуда через отдушины? — спросил Лесли.
— Пробовала, — ответила мама. — Ничего не получается. Оба отверстия, что над дверью, что внизу, слишком малы.
— Что ж, и то хорошо, что есть отдушины, — заметил Ларри. — По опыту знаю, что в греческих уборных воздух просто необходим, и мы сможем просовывать ей еду через нижний паз.
— Не говори глупостей, Ларри, — сказала мама. — Ты должен что-нибудь придумать.
— Попробуй сунуть еще одну монетку в щель автоматического замка, — предложил Ларри. — Иногда это помогает.
— Уже, — сообщила мама. — Я сунула лиру, все равно замок не открывается.
— Потому что это греческая уборная, она принимает только драхмы, — подчеркнул Ларри. — Попробовала бы лучше фунтовую бумажку. Курс обмена в нашу пользу.
— Ну вот что, — сказала мама. — Ступай и найди стюардессу, чтобы помогла Марго. Она уже целую вечность сидит там взаперти. Ты хочешь, чтобы она всю ночь там оставалась? Вдруг она ударится обо что-нибудь локтем и потеряет сознание, как это с ней всегда бывает!
Мама была склонна мрачно смотреть на вещи.
— Сколько я знаю греческие сортиры, — рассудительно произнес Ларри, — так люди, войдя туда, сразу теряют сознание, даже не ударяясь локтем.
— Ради Бога, сделай же что-нибудь! — вскричала мама. — Вместо того чтобы стоять здесь и накачиваться водкой.
Мы последовали за ней и нашли злополучную уборную. Лесли с видом эксперта подошел к двери кабины и подергал ее.
— Моя застрять, моя английски! — услышали мы голос Марго. — Твоя найти стюардесс.
— Знаю, знаю, балда, — прорычал Лесли. — Это я.
— Сейчас же выйди отсюда. Это женская уборная, — отозвалась Марго.
— Ты хочешь выйти из кабины или нет? — сердито спросил Лесли. — Если да, лучше помалкивай!
