Карл Май - Белый брат Виннету
Тем не менее я внимательно осмотрел площадь. Гибсона не было видно. Негр, торчавший у парикмахерской, тоже куда-то исчез, равно как и сорванец, вручивший мне записку. Наверное, ему приказали убраться поскорее.
Пока я разговаривал с чернокожим слугой и пытался проникнуть в виллу, Гибсон успел сочинить письмо из нескольких фраз. Негр обвел меня вокруг пальца, а Гибсон к тому же выставил на посмешище, потому что у мальчишки было такое выражение лица, словно он знал, что меня водят за нос.
Излишне говорить, что я был вне себя от злости: я остался в дураках. Поэтому я решил во время следующего визита в полицию умолчать о том, что видел Гибсона.
На всякий случай я побродил по близлежащим улицам, но безуспешно, ибо Гибсон, как легко было догадаться, уже покинул опасный для него квартал. Можно было не сомневаться, что он при первой же возможности уедет из Нового Орлеана.
Такая мысль родилась в моей «начисто лишенной серого вещества» голове, и я поспешил в порт, где у причала стояли пароходы, отправляющиеся в плавание. Мне помогали двое полицейских, переодетых в гражданское платье, но поиски были напрасны. Я все еще злился, и досада на то, что меня одурачили как мальчишку, не оставляла меня. До позднего вечера я бродил по улицам, заглядывая во все кабачки и рестораны. Наконец, падая с ног от усталости, я вернулся в пансион, где накануне снял комнату, и завалился спать.
Во сне я увидел дом для умалишенных. Сотни сумасшедших, возомнивших себя поэтами, протягивали мне пухлые рукописи, разумеется, исключительно драмы с безумными поэтами в главной роли. Я вынужден был читать и читать, так как Гибсон стоял рядом с револьвером в руке и, целясь мне в голову, угрожал неминуемой смертью, если я прерву чтение хоть на минуту. Пот струился у меня по лбу, я достал из кармана носовой платок и на секунду оторвался от «шедевров». В тот же миг Гибсон нажал курок.
Звук выстрела разбудил меня: я метался на постели, борясь с Гибсоном, пытаясь вырвать у него револьвер, и с маленькой тумбочки, стоящей в изголовье, сбросил на пол ночник. Грохот был настоящий, а наутро мне пришлось заплатить хозяину восемь долларов за нанесенный ущерб.
Одевшись, я отправился на живописное озеро Понтчарт-рейн искупаться, а затем опять принялся за поиски. Заглянул также и в пивную, где днем раньше познакомился с Олд Дэтом. Я зашел туда без всякой надежды напасть хоть на какой-нибудь след. Жара спала, и посетителей было значительно меньше, чем накануне. Тогда невозможно было получить без боя газету, а сейчас несколько номеров лежало на свободных столиках.
Я взял в руки одну из газет и, не собираясь читать ее внимательно и от корки до корки, раскрыл наугад на первой попавшейся странице — там было напечатано стихотворение. Обычно, просматривая газеты, я оставлял стихи «на потом» или же вообще не обращал на них внимания. Название попавшегося мне на глаза произведения напоминало заглавие криминальной истории: «Жуткая ночь». Я уже собирался было перевернуть страницу, когда заметил инициалы автора У. О. Неужели это… Уильям Олерт! Мысли о нем не оставляли меня ни на минуту, и потому знакомое сочетание букв заставило меня задуматься. Олерт-младший считал себя поэтом и вполне мог воспользоваться пребыванием в Новом Орлеане, чтобы напечатать свои верши. А раз стихотворение появилось в газете, значит, автор неплохо заплатил за это. Если мои догадки подтвердятся, у меня в руках появится пусть тоненькая, но все же ниточка. И я с внутренней дрожью прочел:
ЖУТКАЯ НОЧЬ
Знакомо ли тебе, как среди ночи
Льет черный дождь и свищет ветер,
Зловеще в небе гром хохочет
И ни одна звезда не светит?
Напрасно страхами себя не мучай,
Настанет утро и разгонит тучи.
Знакомо ли тебе, как среди ночи
Повеет вдруг могильной стужей,
Тревожные виденья смерть пророчат
И цепкий страх навеки стиснет душу?
Не бойся ничего, избавься от сомнений,
Настанет утро и рассеет тени.
Знакомо ли тебе, как среди ночи
Душа кипит от жажды воли,
Но яд обмана сердце точит,
И сердце корчится от боли?
Ужасна эта ночь, она забвеньем манит,
И солнце для тебя уже не встанет.
Вынужден признать, что содержание стихотворения глубоко взволновало меня. Я не знаток поэзии, и не мне судить, представляло ли оно какую-нибудь литературную ценность, но в нем, безусловно, звучал крик ужаса талантливого человека, ставшего жертвой безумия, с которым он явно безнадежно пытался бороться. Необходимо было спешить. Ни секунды не сомневаясь, что автором стихотворения был именно Уильям Олерт, я бросился листать справочник, нашел в нем адрес издателя и отправился к нему с визитом.
Как выяснилось, я был прав. Некий Уильям Олерт накануне лично принес в редакцию стихотворение и просил поскорее напечатать его. Так как редактор не проявил должного восторга от столь блестящей перспективы, поэт вручил ему десять долларов с условием, что стихотворение выйдет в следующем номере газеты. Поэт вел себя вполне пристойно, и только взгляд его странно блуждал, да к тому же он несколько раз подчеркнул, что его стихи написаны кровью; но такие высокопарные слова и к месту и не к месту употребляют как талантливые, так и бездарные писатели. Олерт оставил в редакции свой адрес, куда следовало переслать корректуру. Так я узнал, что Олерт-младший остановился в одном из дорогих частных пансионов в новом районе города.
Я немедленно поспешил туда, заранее изменив свой внешний вид до неузнаваемости. По дороге я прихватил с собой пару полицейских и попросил встать около входа в пансион.
В приподнятом настроении и полной уверенности, что уж на этот раз мошенник со своей жертвой не уйдет от меня, я потянул за ручку звонка, над которым висела вывеска с надписью: «Пансион для Леди и Джентльменов. Высший класс». Привратник открыл дверь и спросил, что мне угодно, на что я в ответ попросил его доложить обо мне хозяйке и передал визитную карточку, на которой, конечно, стояло вымышленное имя. Меня проводили в гостиную, куда скоро вошла элегантно одетая, пышная дама лет пятидесяти. Вьющиеся волосы и едва заметный темный оттенок ногтей свидетельствовали о том, что в ее жилах текла негритянская кровь. Она приняла меня весьма учтиво и произвела впечатление воспитанной особы. Я представился редактором газеты, предъявил ей только что приобретенный номер со стихотворением и сказал, что желаю говорить с автором, так как его стихи получили высокую оценку специалистов, и мне хотелось бы сделать поэту новый заказ.
Хозяйка спокойно выслушала, внимательно глядя мне в лицо, а когда я умолк, с жаром произнесла:
— Значит, этот джентльмен напечатал свое произведение в вашем ежедневнике? Как это прекрасно! А стихи действительно хорошие?
