Густав Эмар - Черная Птица
– Пока они не явятся к вам, нечего и толковать об этом.
– Да, но я теперь всегда настороже.
– Это очень благоразумно! Но, однако….
– Тс! Мы пришли, и больше ни слова об этом: моя жена не должна ничего знать.
– Вполне разумно.
– Мы поболтаем на досуге, ведь вы пробудете у нас некоторое время?
– Даже месяц, если вы ничего не имеете против.
– Ну, скажем, уж два месяца!
– Будь по вашему! Вы видите, что я не церемонюсь с вами.
– Я вам за это только благодарен!
С этими словами оба друга подошли к подъемному мосту, где их ждала госпожа Курти, окруженная детьми, стараясь разглядеть издали гостя, так неожиданно нарушившего уединение их тихой жизни среди пустынной местности.
Глава III. Глава, из которой узнается масса интересных вещей
Как только дети узнали приехавшего, они бросились к нему навстречу, хлопая в ладоши, испуская радостные крики и не слушая матери, которая напрасно пробовала удержать их около себя. Впрочем, попытки ее были очень слабые, и скоро она сама приняла участие в выражении шумного восторга, двинувшись, хотя и медленно, навстречу к путешественнику, отважившемуся на такой смелый подвиг, как приезд в их пустыню.
Вильямсу Гранмензону было пятьдесят пять лет. Лицо его, в высшей степени симпатичное, было красиво, с правильными чертами и добрым, немного беспечным взглядом. Он был высокого роста, хорошо сложен и имел очень изящные руки. Он приходился дальней родней Курти и был сильно привязан ко всей семье. Рано овдовев, он не захотел женится вторично, убежденный – основательно или нет, это уж его дело – в том, что ему не найти второго такого же ангела, каким была его покойная жена и память о которой он хранил как святыню в глубине своей души. Очень богатый и бездетный, он перенес всю свою нежность и любовь на Люси, старшую дочь полковника и свою крестницу.
– Наконец-то вы к нам приехали, – сказала госпожа Курти, протягивая ему руку. – Так вы еще не совсем нас забыли?
– Вас забыть! – живо вскричал приезжий. – Нет, вы не могли так подумать – вы слишком хорошо знаете меня!
– Я не хочу вас упрекать, но ведь вот уже восемь лет, как мы не виделись. В последний раз вы были у нас в Новом Орлеане.
– Сознаюсь в этом.
– Не огорчай его больше, – вступился полковник. – Вильямс обещал мне провести с нами целых два месяца.
– Правда ли это, по крайней мере? – спросила молодая женщина.
– Я бы с удовольствием остался у вас навсегда. Где же может быть лучше, чем здесь? Я останусь у вас, пока вы меня не прогоните! – прибавил он, смеясь.
– В добрый час, вот это я понимаю.
И она протянула Вильямсу руку, которую тот горячо пожал.
С самого приезда Гранмезон сделался в буквальном смысле жертвой детей плантатора. Люси как старшая и потому более сдержанная, чем другие дети, крепко поцеловала своего крестного отца, зная, что пользуется его особенной любовью, а потом, слегка толкнув в его объятия своего маленького брата и сестру, сказала ему с покровительственной улыбкой:
– Вот, крестный папа, мой младший брат и сестренка! Они еще не знают вас, но я им часто рассказывала, какой вы добрый, так что они уже любят вас.
Дети, застенчивые и дикие, смотрели глазами испуганных газелей на высокого старика, которого они никогда не видели, но который выглядел таким добрым, что они готовы были полюбить его.
– Правда это? – спросил Гранмезон, поднимая детей на руки и целуя их. – Так вы любите меня, мои крошки?
– О да, крестный папа! – ответили в один голос оба маленьких дикаря, уже наполовину прирученных.
– Боже мой, что за славный народ – дети! – вскричал добряк со слезами на глазах. – И какое счастье иметь детей, если они похожи на этих!
– Я тоже очень люблю вас, – сказал Джордж, – и охотно поцелую вас. Но сначала пойду посмотреть, позаботились ли о вашей лошади. Ведь я мужчина! – прибавил он с комической важностью.
– Вот это хорошо, иди, только возвращайся поскорее.
– О, об этом не стоит и говорить: карманы вашего пальто слишком подозрительно оттопырены, чтобы там не нашлось для меня какого-нибудь сюрприза.
– Ах ты, хитрец! – сказал Гранмезон, грозя ему пальцем.
– Однако, Джордж, что ты там болтаешь?! – строго заметила госпожа Курти.
– О, мама! – живо вскричала Люси. – Не брани Джорджа. Ведь он сказал это, потому что знает привычки моего крестного папы.
– Вот это хорошо сказано! – проговорил Гранмезон.
– Спасибо, сестричка, ты добра, как и всегда.
И Джордж, нежно поцеловав сестру, выкинул какое-то радостное антраша и убежал.
– Ветреная голова! – сказала госпожа Куртис, следя глазами за сыном с той нежной улыбкой, которая свойственна только настоящим матерям и ясно выражает всю их безграничную любовь.
– Да, у него ветер гуляет в голове, но он славный и сердечный мальчик.
– О да, крестный папа, Джордж, правда, большой шалун, но так добр, что на него нельзя сердиться.
– Так что, ему все сходит с рук?
– Люси боготворит своего брата и балует его! – сказала госпожа Курти.
– Конечно, мама, ведь он же мой брат.
– Гм! Моя крестная дочь умеет заговаривать зубы.
Девочка улыбнулась, видимо польщенная этим мнением.
– Крестный папа, вас ждет завтрак.
– И правда, я совсем и забыла об этом! – вскричала госпожа Курти.
– Это очень понятно, мама, ведь у тебя так много дел, что ты можешь иногда забыть что-нибудь.
– Ну смотрите пожалуйста, – произнесла мать с сияющим взглядом, – что вы на это скажете?
– Я повторю, что моя крестница тонкая дипломатка, и поэтому-то, конечно, все и любят ее; как она этого достигает – это уж ее секрет.
– О, мой секрет очень простой!
– Посмотрим-ка, в чем он состоит?
– В том, чтобы быть умной, слушаться маму и папу, чтобы подавать хороший пример младшим братьям и сестре – ведь я самая старшая.
– Да это уж совсем взрослая маленькая женщина! О, если бы у меня была такая дочь!
– Но ведь я и люблю вас как отца.
– И то правда! – вскричал Гранмезон растроганно и прибавил: – Из детей, рассуждающих так логично, вышли бы самые красноречивые ораторы конгресса!
– Потому что они говорят от чистого сердца и видят вещи в их настоящем свете. Сердце ребенка – это зеркало, в котором отражаются все впечатления, дурные и хорошие, такими, каковы они есть на самом деле.
Разговаривая таким образом, они вошли в столовую, где был приготовлен завтрак. Одна только Люси отстала немного от других, чтобы поздороваться с Черной Птицей, индейским вождем, к которому она питала особенное пристрастие.
– А! – вскрикнул Гранмезон, оборачиваясь назад. – Моя крестница ведет серьезный разговор с проводником индейцем. Так она знает его?
