Полин Джонсон - Затерянный остров и другие истории
— А я и сейчас хочу накрыться ею, — объяснил Та-ла-пус. — Ее голова будет украшать мою голову, передние лапы обнимут меня за шею, толстая шкура и хвост закроют мне спину, когда я буду танцевать.
— Выходит, ты собираешься танцевать, мой маленький Та-ла-пус? — Мама произнесла это с гордостью. — Разве ты умеешь? Ты ведь никогда не учился замечательным танцам нашего племени.
— Я придумал мой собственный танец и песню к нему, — застенчиво признался сын.
Она притянула его к себе, откинула со смуглого лба волосы.
— Молодец, — сказала она почти шепотом, чувствуя, что ему не хочется, чтобы кто-нибудь, кроме нее, знал его мальчишеский секрет. — Правильно, всегда все делай сам, не рассчитывай на других, пробуй все делать сам. Конечно, можешь взять эту шкуру степного волка. Бери ее насовсем, она теперь твоя.
В тот вечер отец тоже вложил в его руки подарок — мягкий, гибкий пояс, сплетенный из белых очищенных корней кедра, очень красиво окрашенный и искусно разрисованный.
— Его делала твоя прабабушка, — сказал вождь. — Надень его в твое первое путешествие в большой, по сравнению с нашим, мир и постарайся всю свою жизнь поступать так, чтобы, будь она жива, она не пожалела бы, что ты его носишь.
Итак маленький Та-ла-пус отправился в путь с отцом и с братом, прекрасно подготовленный к великому потлатчу и к встрече с другими индейцами, по меньшей мере, из десяти племен.
Пролив они пересекли на пароходе белого капитана. Для Та-ла-пуса, который в своей жизни не ступал на борт посудины больше, чем отцовский одномачтовый смэк для рыбной ловли или их легкое с задранным носом каноэ, это было захватывающее зрелище. Лавируя между островами огромного морского залива, пароход плыл вперед, постепенно приближаясь к Большой земле. Остров Ванкувер скрылся. Вскоре они вошли в гавань, где их встретила толпа сквомишей с приветливыми лицами. Они перевезли их в каноэ на берег; затем все любовались высокими искрящимися кострами, освещавшими подступающую вечернюю темноту, — праздничными кострами, приветствовавшими десятки людей, которых ждало щедрое гостеприимство верховного вождя сквомишей.
Когда Та-ла-пус сошел с каноэ на землю, ему показалось, что сквозь подошвы он ощущает некую странную дрожь, — ведь они впервые коснулись земли огромного Северо-Американского континента. И ступни его словно стали чувствительнее, мягче, совсем как мохнатые подушечки дикого зверя. И вдруг он зажегся новой идеей: почему бы ему самому не попробовать ступать мягко, бесшумно, как степной волк на своих подушечках? Добиться такой же поступи в коротком танце, который он сам придумал, а не шаркать мокасинами, как делают все взрослые мужчины. И он решил прорепетировать этот шаг, когда останется один в вигваме.
Как раз в этот миг к ним подошел верховный вождь сквомишей, приветствуя их протянутыми руками. Он похлопал Та-ла-пуса по плечу и сказал:
— Приветствую тебя, мой добрый тилликум (друг) Мауитч! Я рад, что ты привел с собой своего маленького сына. У меня тоже есть сын примерно такого же роста. Они станут вместе играть. А может быть, этот тенас-тайи (маленький вождь) станцует для меня сегодня ночью?
— Мой брат не знает танцев нашего племени, — начал было Ла-пул, но Та-ла-пус храбро его перебил:
— Благодарю тебя, о великий Тайи, я непременно станцую, если ты попросишь.
Отец Та-ла-пуса и брат с изумлением уставились на мальчика. Потом вождь Мауитч засмеялся и сказал:
— Если он говорит, что станцует, значит, станцует. Он никогда не обещает того, что не может выполнить. Только я не думал, что он знает наши танцы. О, он у меня маленький хулу л (мышка). Держится всегда скромно, никогда не хвастается.
Слова отца, его внимание и похвала окрылили Та-ла-пуса. Никогда еще ему не случалось чувствовать себя почти наравне со взрослыми, в мужском обществе, ведь дома он был младшим из мальчиков и ему приходилось проводить время только с матерью и маленькими сестрами, которые сейчас, казалось ему, остались где-то далеко-далеко.
Весь этот вечер старые вожди и отважные молодые индейцы торжественно пожимали руку его отцу, его брату Ла-пулу и ему самому, приглашая их принять участие в грандиозном празднике, заводя дружескую беседу о мире и братстве, по закону которых теперь жило большинство индейских племен, отвергавших войну и кровавую рознь прежних времен. Обильный ужин из отварного лосося закончился поздно, после него жгли фейерверки, осветившие песчаное побережье бесчисленными огнями, с которого схлынули воды тихоокеанского отлива, оставив на берегу подсыхающую гальку.
Молодые растянулись на прохладном песке, а старики закурили трубку мира и предались воспоминаниям прежних лет, когда им случалось охотиться на горного барана и черного медведя в этих самых горах, какие сейчас смотрели в океан.
Та-ла-пус внимательно прислушивался ко всем разговорам. У взрослых можно было столькому научиться! Постепенно он проникся к ним полным доверием. О своем танце он уже думал без страха и застенчивости — ведь все эти люди оказались такими добрыми и гостеприимными даже по отношению к нему, всего одиннадцатилетнему.
В полночь началось новое пиршество, на сей раз из морских моллюсков, сладких крабов и дымящегося черного чая. Причем верховный вождь сквомишей произнес опять приветственную речь, пригласив гостей начать свои пляски. Никогда Та-ла-пус не забудет великолепное зрелище, какое ему случилось наблюдать в течение нескольких часов. Молодые мужчины и женщины выделывали одну за другой такие красивые фигуры, так мягко скользили в танце, а их украшения из ракушек так весело побрякивали в такт каждому движению, каждому изгибу и повороту их тела. И бешеная музыка, которую исполняли индейские барабаны и трещотки из морских раковин, звучала то таинственно, то печально, возносясь к вершинам гор и замирая в венчавшей их лесной полосе из гигантских пихт.
Мигали красные огоньки лагерных костров, освещая мерцающим светом извивающиеся фигуры, которые кружились в танце среди трех сотен каноэ, вытянутых на песок, курящихся дымом вигвамов и бревенчатых хижин, поставленных за пределом накатывающего прибоя. А над всем этим с безоблачного неба прекрасной североамериканской ночи светило миллион звезд.
Потом Та-ла-пус заснул, а когда проснулся, уже забрезжил рассвет. Кто-то накрыл его новым мягким белым одеялом. Как только мальчик открыл глаза, он тут же увидел перед собой доброе лицо верховного вождя сквомишей.
— Мы все уже утомились. Танцоры устали. Теперь мы будем спать, пока солнце не поднимется до зенита, но мои гости требуют еще один танец до восхода. Не станцуешь ли для нас, маленький Та-ла-пус?
