Лэрри Макмуртри - Одинокий голубь
– Он считал Техас своим домом, – пояснил Калл, считая ненужным вдаваться в подробности насчет пикников.
– Я так считаю, а почему бы и нет, если есть кто-то, кто за это возьмется, – сказал Джилл. – Дай мне волю, я бы хотел, чтобы меня похоронили в Джорджии, только никто меня туда не повезет. Так что лежать мне здесь, в этой холодине, – добавил он. – Не люблю я весь этот холод. Конечно, как говорится, уж коль скоро помер, плевать тебе на температуру, но кто точно знает, что это правда?
– Я не знаю, – произнес Калл.
– Люди просто имеют свою точку зрения, вот и все, – проворчал старик. – Вот если бы кто-нибудь побывал там, а потом вернулся, к его бы мнению я прислушался.
Старик подсыпал Чертовой Суке сена. Пока он стоял и смотрел, как она ест, кобыла по-змеиному вытянула голову и попыталась укусить его, так что старику пришлось спешно ретироваться, и он едва не споткнулся о свои же собственные вилы.
– Черт, уж благодарной ее не назовешь, – возмутился он. – Как змея выпад сделала, а ведь я ее только что накормил. Типичная баба. Моя жена так же поступала сотни раз. Похоронил ее в Миссури, там гораздо теплее.
Калл нашел плотника и заказал гроб. Затем он одолжил фургон с упряжкой и большую совковую лопату у пьяного продавца хозяйственного магазина. Ему уже стало казаться, что жители Милс-Сити пьют с утра до поздней ночи. К заходу солнца половина города была пьяна в стельку.
– Соль найдете милях в шести к северу, – пояснил пьяный из хозяйственного магазина. – Отыщете по следам зверья.
И верно, у соляного языка Калл увидел двух антилоп, а также приметил следы бизонов и лосей. Он здорово вспотел, нагребая соль в фургон.
Когда он вернулся в город, похоронных дел мастер уже закончил с Гасом. Это был длинный мужчина, больной трясучкой: все его тело тряслось, даже когда он стоял спокойно.
– Это нервное заболевание, – объяснил он. – Я его еще молодым заработал, так с той поры и мучаюсь. Я влил в вашего приятеля побольше жидкости, поскольку узнал, что ему еще предстоит побыть некоторое время на земле.
– Да, до следующего лета, – подтвердил Калл. Когда гроб был готов, Калл купил красивый платок, чтобы закрыть Гасу лицо. Доктор Мобли принес ногу, завернутую в брезент и пропитанную формалином, чтобы отбить запах. Бармен и кузнец помогли наполнить гроб древесным углем. Калл чувствовал себя ужасно, хотя все вокруг были довольно жизнерадостны. Когда Гаса хорошенько прикрыли, весь гроб до отказа наполнили солью и плотно забили крышку. Оставшуюся соль Калл подарил пьянице в хозяйственном магазине в компенсацию за пользование фургоном. Они отнесли гроб в сарай доктора и пристроили его на двух пустых бочках.
– Так сойдет, – сказал доктор Мобли. – Он полежит здесь, а если вы передумаете насчет поездки, мы его тут и похороним. У него здесь будет большая компания. У нас скоро на кладбище будет больше покойников, чем жителей в городе.
Каллу не понравился подтекст. Он сердито взглянул на доктора.
– С чего это я передумаю? – поинтересовался он. Доктор время от времени прикладывался в фляжке с виски, пока они возились с Гасом, и был основательно пьян.
– Умирающие глупеют, – объяснил он. – Забывают, что не смогут оценить те вещи, которые по их просьбе люди для них делают. Те же наобещают всякого разного, но, когда сообразят, что обещали-то покойнику, они немного поежатся и обо всем позабудут. Такова человеческая натура.
– Мне много раз говорили, что у меня не человеческая натура, – сообщил Калл. – Сколько я вам должен?
– Ничего, – ответил доктор. – Покойный сам со мной расплатился.
– Я заберу его весной, – пообещал Калл. Вернувшись в платную конюшню, он обнаружил старика Джилла при кувшине виски. Это напомнило ему о Гасе, который в былые времена продевал палец сквозь ручку кувшина, откидывал голову и пил. Старик сидел на тачке, положив поперек коленей вилы, и пялился на Чертову Суку.
– Когда в следующий раз нагрянете, уж лучше приезжайте на медведе-гризли, – предупредил Джилл. – Я скорее поставлю в конюшню гризли, чем эту кобылу.
– Она вас укусила или что?
– Пока нет, но она выжидает, – пожаловался старик. – Забирайте ее, чтобы я мог отдохнуть. Я так рано не напивался в самые суровые годы, и это все из– за нее.
– Мы уезжаем, – успокоил его Калл.
– И зачем вы держите такое животное? – полюбопытствовал старик, пока Калл оседлывал кобылу.
– Потому что когда я на ней, я действительно верхом, – объяснил Калл.
Это не убедило старика.
– Надеюсь, когда вы с ней помрете, вы действительно почувствуете себя мертвым, – сказал он. – По мне, она смертельнее кобры.
– По мне, вы слишком много болтаете, – заявил Калл, все больше убеждаясь, что ему совершенно не нравится этот Милс-Сити.
Он нашел старого охотника Хью Олда перед продовольственной лавкой. День выдался пасмурный, дул холодный ветер. В нем уже ощущалась зима, хотя было довольно тепло, но прохладнее, чем накануне. Калл понимал, что до зимы осталось всего ничего, а его люди плохо одеты.
– Вы фургоном править можете? – спросил он Старого Хью.
– Да, я смогу стегануть мула не хуже любого, – заверил Хью.
Калл купил припасы – не только теплые пальто, ботинки и рукавицы, но и строительные материалы. Ему удалось нанять фургон, в котором он возил соль, пообещав вернуть его при первой возможности.
– Вы не находите себе места, – заметил Хью. – Поезжайте вперед. Я потащусь потихоньку в фургоне и встречусь с вами севернее Масселшелла.
Калл поехал к стаду, но спешить не стал. Днем он остановился и несколько часов сидел у небольшого ручья. В другое время он чувствовал бы себя виноватым, что не поспешил вернуться к ребятам, но смерть Гаса все изменила. Он никогда не рассчитывал пережить Гаса, скорее наоборот. Гасу всегда везло, все так говорили, и он сам тоже. Но удача изменила Гасу. Изменила она и Джейку, и Дитцу. Обе смерти были неожиданными и печальными, безумно печальными, но Калл убедился в них. Он видел, как они умерли, собственными глазами и, поверив в их смерть, смог смириться с ней.
Он тоже видел, как умер Гас, вернее, видел, как тот умирает, но он все еще не начал верить в эту смерть. Гас ушел навсегда, но Калл так растерялся, что даже не испытывал горя. Гас до самого конца оставался настолько самим собой, что не позволил даже своей смерти стать событием, – вроде еще один спор, который можно возобновить через несколько дней.
Но на этот раз спор возобновить нельзя, и Калл не мог с этим смириться. Он чувствовал себя таким одиноким, что ему не хотелось возвращаться к стаду. Казалось, и стадо, и ковбои больше не имели к нему никакого отношения. Ничто не имело к нему никакого от ношения, разве что кобыла. Дай ему право выбирать, он бы ездил по Монтане, пока на него тоже не напали бы индейцы. И не то что ему так уж не хватало Гаса. Только вчера они разговаривали, как говорили все последние тридцать лет.
