Роберт Штильмарк - Наследник из Калькутты
В крайнем ряду этих жестких стульев, в самом дальнем уголке залы, прижатая вплотную к мраморному бюсту графа Паоло, сидела небольшая группа иностранцев, одетых весьма скромно. Синьор Буотти мимоходом пояснил патеру Фульвио, что эти иностранцы являются пассажирами корабля, на котором доктор вернулся в Венецию. Днем эти дорожные знакомые доктора присутствовали на похоронах.
Когда в зал вошли юристы, писцы и седовласый графский нотариус, разговоры смолкли. Только невежливые иностранцы еще продолжали шушукаться в своем углу.
— Посмотри-ка на патера Фульвио, — шепнул Бернардито своему названому сыну, которого величал теперь не иначе, как доном Карлосом. — Видит бог, я не вспоминал о графских миллионах, когда наблюдал из-за дверей за вами и добрым синьором Паоло, но сейчас я испытываю досаду. Дорого нам стоило уберечь сердце графа от последнего потрясения!
— Бог с ними, с этими миллионами, отец! Иезуиты получили документ британского лжемилорда, и старик не узнал, как насмеялся над ним его Джакомо! Он поверил, наш бедный дед Паоло, что Грелли давно погиб. Перед концом он утешился, и слава богу!
— Смотри, смотри, — не унимался Бернардито, — у святых отцов даже искры в глазах прыгают от жадности. Шесть миллионов, подумать только! Не уйти ли нам отсюда, мальчик? Я боюсь, что не выдержу! Меня так и тянет на старое... Эх, влепить бы этому Фульвио одну горячую в переносицу — и паруса на реи!
— Тише! — пронеслось по залу. — Тс-сс!
Огромный пакет, опечатанный пятью красными сургучными печатями, был извлечен из шелкового платка. Нотариус с поклоном вручил пакет духовнику графа. В зале стало так тихо, что даже шорох кусочков сургуча, упавших на пол, разнесся до самых крайних уголков анфилады.
Фульвио ди Граччиолани надменно взглянул на очень бледного доктора Буотти, смиренно стоявшего в стороне, в одной группе с нотариусом и писцами. Раздался треск разрываемой обертки, и в руках у патера Фульвио оказался большой голубоватый лист гербовой бумаги, с пространным текстом, несколькими подписями и печатями.
Люстра, сиявшая девятью десятками свечей, висела прямо над кафедрой. Чтобы не застилать бумаги тенью собственной головы, патер Фульвио сделал шаг назад и начал читать размеренным, торжественным голосом:
— «Я, наследственный и потомственный дворянин Венецианской республики, член Большого Совета, граф Паоло Витторио Альберто Джорджио д'Эльяно, находясь в здравом уме и твердой памяти, движимый чувством раскаяния в своих прегрешениях перед господом и людьми, любовию к своему дорогому отечеству и стремлением к справедливости, выражаю настоящим свою волю касательно судьбы всего моего движимого и недвижимого имущества после моей, уже недалекой, кончины.
Я завещаю принадлежащий мне в Венеции Мраморный дворец со всеми его художественными и научными собраниями моему родному городу Венеции, с тем чтобы управление дворцом-музеем до тех пор осталось в руках нынешнего хранителя собрания, высокоученого доктора Томазо Буотти, пока он сам не пожелает снять с себя эту должность».
При чтении этого места чело патера Фульвио ди Граччиолани омрачила легкая тень, но он отыскал глазами доктора Буотти и изобразил на лице сладчайшую из улыбок. Буотти, в свою очередь, отвечал очень вежливым поклоном.
— «Все мое остальное движимое и недвижимое имущество, за вычетом указанных ниже статей единовременного или постоянного расхода, я распределяю следующим образом:
Земли и поместья, расположенные на юге Франции, в Ломбардии, Генуе и самой Венеции, кроме Мраморного палаццо и «Виллы дей Фиори», и мои денежные средства, помещенные в ценные бумаги на сумму два миллиона скуди, я оставляю моему внуку графу Карлосу д'Эльяно, воспитаннику испанского синьора Бернардито Луиса, носившему доселе условные имена Алонзо де Лас Падос и Чарльз Чембей».
Парики, тонзуры и прически дам, видимые залу над спинками кресел перед кафедрой, пришли в движение. В зале зашелестел приглушенный шепот. Глаза патера Фульвио беспокойно забегали по всему листу. Группа иностранцев в углу, около бюста графа Паоло, пришла в волнение. Старый синьор в морском камзоле энергично жестикулировал, шептался с соседями и потрясал трубкой, зажатой в кулаке.
— «Сокровища потайного подвала Мраморного палаццо, содержащего драгоценные каменья и фамильное серебро, общей стоимостью в полмиллиона скуди, передаю моей внучке Изабелле в виде свадебного подарка ко дню ее бракосочетания с виргинским эсквайром мистером Реджинальдом Мюрреем.
Введение в права наследства моих внуков, Карлоса и Изабеллы, я поручаю стародавнему доверенному лицу моей семьи синьоре Эстрелле Луис эль Горра и совместно с нею моему другу и благодетелю синьору Томазо Буотти, коим завещаю: первой, то есть синьоре Луис, сумму в сто тысяч скуди, а второму — мою венецианскую пригородную виллу, именуемую «Вилла дей Фиори»...
По мере того как патер Фульвио ди Граччиолани оглашал этот документ, голос его становился все более глухим и хриплым. Епископ, глава тайного трибунала святейшей инквизиции в республике, застыл в кресле. На епископских губах окостенела улыбка, похожая на оскал черепа... О, как хорошо понимал духовник графа, сколь мало добра сулит ему эта улыбка инквизитора!..
Патер Фульвио с огромным трудом сохранял присутствие духа. Он мельком пробежал глазами остаток текста. Буквы прыгали, будто повинуясь ритму его пульса. Они исполняли дикий балет отчаяния, чудовищный танец смерти! Усилия многих десятилетий рушились... Лоб чтеца покрылся блестящими капельками испарины. Прыгающие буквы сложились наконец в некое длинное имя... Оно мелькнуло в следующем абзаце текста. Это было имя самого патера Фульвио...
Священник вгляделся в бумагу... Нет, продолжать размеренное чтение он был уже не в состоянии. Произошла томительная пауза, во время которой патер Фульвио ди Граччиолани делал жесты, как бы отыскивая очки...
Старший из душеприказчиков, синьор Умберто Гротто, заметил затруднительное положение графского духовника и приблизился к кафедре под люстрой.
— Зрение несколько изменяет мне, — пробормотал патер Фульвио.
Бумага едва держалась в его руках. Он, не глядя, сунул ее старшему душеприказчику. Тот с поклоном принял документ. Иезуит сошел с кафедры и окинул зал невидящим взором. Двинуться к дверям он не мог — плотная толпа слуг загораживала выход из залы. Второй душеприказчик подвел священника к пустующему креслу, и патер Фульвио тяжело плюхнулся на бархатное сиденье, спиной к притихшей аудитории. Старший душеприказчик оглашал дальнейший текст:
— «Сумму в пятьсот скуди оставляю моему духовному отцу, патеру Фульвио ди Граччиолани, для покрытия расходов, связанных с его переездом в прежнее легатство, откуда он некогда прибыл в наш дом».
