Лизелотта Вельскопф-Генрих - Ночь над прерией
Мысли Квини снова вернулись к действительности. Она слышала, как старый Кинг что-то жевал, словно жевательный табак.
— Что ты там говорил о лошадях? — спросил он сына.
— Что думаю ими заняться.
— Ты никогда прежде об этом не думал. Где же они будут пастись?
— Где? Здесь, на нашем лугу.
— Хм…
Стоунхорн, так же как и Квини, с удивлением посмотрел на отца.
— Ты думаешь, что травы хватит и на зиму? — спросил опять старик.
— На зиму, может быть, и не хватит, потому что земли у нас мало. Пожалуй, придется подкупить сена и овса.
— Этим нежным животным требуется овес?
— Ты думаешь, что жеребцам полагается есть брюкву?
— А твоему отцу, а?..
— Ну, так же как и мне.
После этих слов на какое-то время стало тихо. По лицу старика было видно, что он что-то обдумывал и разговор не был закончен.
Какой-то страх закрался в душу Квини: в этом уединенном маленьком доме было совершено убийство… здесь мать Стоунхорна убила своего свекра… здесь она дала своему ребенку имя Стоунхорн, потому что он выдержал побои деда.
Квини неподвижно стояла в проеме двери. Ей еще не хотелось ложиться спать.
— Луг больше не принадлежит нам, — произнес наконец старик. — Я его сдал в аренду.
Стоунхорна жизнь приучила владеть собой.
— Кому ты его сдал в аренду?
— А кому я мог его сдать? В долине только один человек, который обрабатывает землю и платит аренду, — Айзек Бут.
— Та-ак. Айзек Бут! Ему ты предоставил наши пастбища. На какой срок?
— На десять лет.
Старик оставался лежать на своем грязном одеяле.
— Что ты получаешь за это?
— Доллар за акр в год, как и все.
— Значит, сто шестьдесят долларов в год. Что же ты будешь делать с деньгами?
— Не твое дело. Земля пока еще моя и деньги мои! — заорал старик. — У тебя есть художница, которая тебе платит!
Стоунхорн плюнул отцу в лицо.
Старик вскочил на ноги. Сын отрезал ему путь к ружью и к тем предметам, что лежали, покрытые одеялом.
Квини оставалась неподвижно стоять у двери; если бы она и захотела пошевелиться, то не смогла бы.
— Ты опять напился! — крикнул Стоунхорн отцу.
Выражение лица старого Кинга стало зловещим.
— Я все же нашел ее, Джо. Мне не нужна ваша вода! У меня есть другая вода! — Он принялся хохотать. — Не хочешь ли ты, дорогой, и сам выпить? Тогда прочь с дороги! У меня найдется еще и для тебя…
— Ложись и дай нам покой, — сказал Стоунхорн как можно миролюбивее.
— Кого ты из себя корчишь, сын мой? Ты думаешь — кто-нибудь из Кингов может быть порядочным человеком? — Старик снова расхохотался. — Дай же мне и вторую бутылку… которую я… никак не могу найти!..
— Не дам!
— Отдай ее!
— Успокойся. Ты пьян.
— Дай ее сюда… я тебе говорю… или я тебя изобью… тебя, бандита…
С неожиданной злостью старик со всей силы ударил сына куском железа от старой сломанной печки. Стоунхорн покачнулся, но устоял на ногах.
Квини вскрикнула. Пьяный был крепок, а вино еще придало ему сил. Он оттеснил сына, опрокинул стол. Керосиновая лампа свалилась. Печная труба разломалась, и в темноту посыпались искры. Старик бросился к ружью. Каменный Рог схватил его за пояс, но старик вцепился в волосы сына и ударил его коленом в живот. Оба свалились. Одно из ружей, прислоненных к стене, упало, и раздался выстрел: ружья были всегда заряжены.
Чтобы предотвратить несчастье, Стоунхорн схватил разбушевавшегося старика за шейный платок и затянул его. Квини побледнела. Она дрожала, но все еще не могла двинуться с места, и пот выступил на ее лице. Наступила тишина, и девушка поняла, что борьба окончена.
Медленно вошла она внутрь темного помещения. Теперь стало ясно, почему Стоунхорн уверял, что она не сможет здесь жить.
Джо завернул отца в одеяло и затягивал его ремнями, чтобы пьяный старик еще чего-нибудь не натворил. Сознание к старику, видимо, еще не вернулось. Стоунхорн положил его, как больного, на ту же постель, затем подошел к двери и взял сигарету. При вспышке зажигалки Квини увидела на голове мужа кровоточащую рану.
Он заметил ее настороженный взгляд.
— Не беспокойся, у меня хорошая кровь. Быстро затянется. Жаль только белой рубашки. Но теперь мы по крайней мере знаем, для чего таскались за водой. — С этими словами он снял рубашку и бросил в чан.
Потом Стоунхорн вошел в комнату, водворил на место стол, не без труда собрал железную трубу. Он поставил на предохранитель ружье отца и вытащил сверток из-под постели. В нем оказалась бутылка, которую искал отец. Джо сделал несколько больших глотков из нее, дал немного подкрепиться дрожащей Квини, а остаток вылил на землю.
— Эту бурду контрабандой доставляет Лаура. Когда мы поедем с тобой еще раз в Нью-Сити, мы выпьем «Блек энд уайт»15.
— Нам же запрещено пить! — еле произнесла Квини.
— Джо Кинг знает, что делает.
— У тебя все еще течет кровь.
— Ты испугалась? — заботливо спросил он. — Ну ничего. Старик проспится и завтра снова будет неплохим человеком. Но нашу землю он сдал в аренду Айзеку Буту… это правда. Я не хочу жить на твои деньги.
Квини не нашлась, что ответить. Они улеглись вместе на грязное покрывало, она прижала рукой края раны на его голове и держала до тех пор, пока не остановилась кровь. Рядом раздавалось сопение и храп связанного пьянчуги.
Она долго не могла заснуть и почувствовала, что муж тоже не спит.
— Слушай, Джо, он не мог сдать землю в аренду без согласия совета. Земля принадлежит племени.
— Совет — игрушка в руках Айзека Бута, и Джо Кингу не так-то просто начать все заново. Где же мне найти работу?..
Они долго лежали так и забылись всего на несколько часов. С рассветом они были на ногах. Отец ворочался, недоумевая, что такое произошло. Стоунхорн подошел к нему и освободил от ремней и одеяла.
— Что ты со мной сделал, сын?
Старик вышел из хижины, его вырвало, потом было слышно, как он умывался из ведра.
Возвратившись, он сказал Квини:
— Ты хорошая девочка. Какую воду ты принесла! — И повернулся к сыну: — Хе, Джо, не найдется ли капельки для меня?
— Ни капли. Все вытекло.
Удивленный отец огляделся по сторонам. Он не сразу понял, что означают слова сына. Потом увидел разбитую керосиновую лампу и вспомнил:
— Эх, все вытекло…
Квини вымылась позади дома, тщательно оделась. Стоунхорн внимательно наблюдал за ее приготовлениями, но ничего не сказал. Он отскоблил с волос запекшуюся кровь, оседлал жеребца и уехал прочь. Когда он скрылся из виду, оседлала свою кобылу и молодая женщина.
Отец не спрашивал, что они собираются делать. Он сел на маленькую скамейку возле дома и смотрел вверх по склону холма, где не видно было ни автомобильной дороги, ни большого ранчо Бутов.
