Карл Май - Полукровка
— Мне не нужно ваших пояснений, мистер Фрэнк. Обоих джентльменов я знаю давно, правда, только понаслышке, но слава их гремит на все Штаты. Пойду подниму людей и…
— Стойте! — прервал его Олд Шеттерхэнд. — Мы желаем остаться неузнанными по причине, о которой вы скоро узнаете. Мы вообще не собирались здесь задерживаться, но раз уж так неожиданно встретили нашего друга Фрэнка, то часок поболтаем с ним, а потом — снова в дорогу. Скажите только, где тут можно пока оставить наших лошадей?
— Мистер Шеттерхэнд, ваши кони будут иметь все! Я-то знаю, на каких сокровищах вы разъезжаете. Будьте моими гостями, проходите в зал, а коней берите с собой.
Залом оказалось то самое плоское здание. Освещенная его часть служила баром и местом отдыха для всех жителей Рокки-Граунд. В этом же здании имелось помещение для хранения ценных товаров. Сегодня оно пустовало — туда и завели лошадей.
Когда прибывшие вошли в бар, им навстречу поднялся заспанный бодкипер22. Он не смыкал глаз, надеясь заработать что-нибудь на гостях, о которых говорилось в телеграмме, присланной из Пихтового Лагеря.
Прежде чем сесть, Шеттерхэнд счел необходимым познакомить Каза и Хаза с Хромым Фрэнком, к которому обратился по-немецки:
— Дорогой Фрэнк, рад представить тебе земляков!
— Вот это да! Правда? Они немцы?
— И даже саксонцы.
— Не может быть! Саксонцы! А откуда?
— Вот это — господин Хазаэль Вениамин Тимпе из Плауэна, что в Фогтланде. А это — Казимир Овадия Тимпе, его кузен из Хофа.
— Из Хофа? Хм! Так, так… Вообще-то Хоф принадлежит Баварии, и тут, похоже, кое-какие географические заблуждения… Но железная дорога из Плауэна в Хоф — полностью саксонская, а значит, господина Казимира я могу признать своим земляком. Вот только кто из них настоящий кузен: вот тот, первый, или этот, второй?
— Оба, дорогой Фрэнк, оба!
. — Оба, говорите? Хм, да уж! Так сразу и не разберешься. Больше нет никаких Тимпе с такими длинными именами?
Оба кузена кое-что уже слышали о чудаке Хромом Фрэнке, из которого, как из рога изобилия, всегда сыпались псевдонаучные несуразности и всякого рода галиматья, поэтому Каз с улыбкой ответил:
— О, нас, Тимпе, много! Есть Рехабеам Захария Тимпе, Петрус Михаэль Тимпе, Маркус Авессалом Тимпе, Давид Маккавей Тимпе, Тобиас Олоферн Тимпе, Нахум Самуэль Тимпе, Иосиф Хабакук Тим…
— Боже праведный! Если вы еще хоть раз повторите «Тимпе», я положу вас трупом, не превысив самообороны! Не в службу, а в дружбу: засвидетельствуйте мне свое почтение и подайте прошение в саксонское министерство, чтобы вам выписали какое-нибудь другое имя! В противном случае я просто порву с вами наши еще не завязавшиеся отношения!
— Хм! Давайте упростим дело. Добрым друзьям мы позволяем называть нас кратко: Каз и Хаз вместо Казимир и Хазаэль. Будете называть нас так?
— Ну, это мне больше по нутру, стало быть, и я вам добрый приятель. А теперь присядем… о, это еще что?
Вопрос касался полных тарелок и непочатых бутылок, которые бодкипер уже успел ловко расставить на столе. Его мина красноречиво говорила о том, что все вопросы — к инженеру. Последний разъяснил, что для него великая честь принять таких джентльменов у себя. По американским обычаям отказаться от угощения — значит сильно обидеть хозяев. Хромой Фрэнк и оба Тимпе охотно принялись за еду. Олд Шеттерхэнд ел мало, иногда чуть пригубляя маленький стаканчик с вином, а Виннету не пил и не ел вообще. Он всегда был убежден, что «огненная вода» — злейший враг краснокожих, как, впрочем, и белых тоже. За едой разговор завязался быстро. Олд Шеттерхэнд прежде всего хотел узнать, каким ветром сюда занесло Фрэнка. Маленький саксонец пояснил:
— Так уж повелось: стучи не стучи в вашу дверь, никто не откроет — вы вечно где-то в пути. Так оно и получается: хочешь поговорить — гоняйся за вами по всему Западу! На этот раз мне тоже надо было обсудить кое-что важное, потому я сел на речной пароход, что ходит вверх-вниз по Эльбе, и решил добраться до вас. Но когда я прибыл на место, вас, естественно, дома23 не оказалось; мне сказали, что вы где-то здесь — хотите с Виннету повстречаться. Где конкретно, так я и не узнал. Тогда я решил отправиться следом, хорошенько запер мою виллу «Медвежье Сало» 24 и что есть духу примчался сюда, в Штаты. Я ведь знал, что у апачей-мескалеро всегда можно получить о вас самые точные сведения. Мы забрались так далеко, что дальше — некуда, аж до верховьев Арканзаса, потом через Санта-Фе отправились к Рио-Пекос…
— Ты говоришь «мы»? Так ты был не один?
— Ха! Конечно, нет! Со мной мой кузен Дролл!
— Тетка Дролл? Где он прячется? Где ты его оставил?
— Никто его не оставлял. А где он прячется — в кровати!
— Но, Фрэнк, почему ты его не разбудишь? — продолжал удивляться Олд Шеттерхэнд.
— Нашему добряку прописан сон — он болен.
— Болен? В таком случае его нужно осмотреть! Болеть здесь, на Диком Западе, — дело совсем иное, нежели полеживать в постельке дома. У него что-то серьезное?
— Не то чтобы очень серьезное, но весьма болезненное, я полагаю. Из-за болей, которые Дролл мужественно терпел, мы с трудом добрались до Форт-Обри, где его наконец осмотрел доктор. Долго он его смотрел, надо сказать, а потом назвал болезнь Дролла не иначе как «sciatica».
— Хм, значит, ишиас!
— Да, в ногах у бедняги настоящий остров Ишиа!25
— Но ведь раньше его это не беспокоило! — улыбнулся Олд Шеттерхэнд. — Где это он заполучил такую штуку?
— Такое у него впервые, это точно.
— Доктор установил причину?
— Доктор? Я облегчил работу лекарю, ибо сам поведал ему о ней.
— Ты?
— Ну да, я! Неужели вы думаете, что я слепец, не замечающий очевидного? Разве что если бы меня поразила египетская слепота!
— Так в чем же причина?
— Все дело в лошади, которая до сих пор не отучилась спотыкаться.
— Как это произошло? — спросил Олд Шеттерхэнд, едва подавляя смех.
— Я уже говорил, что от Арканзаса мы поехали верхом. Моя скотина — не подарок, она и сейчас при мне, но это цветочки — она хоть выносливая! Что касается цаплеобразной клячи Дролла, то тут мне просто нечего сказать… В общем, надули нас, когда мы покупали лошадок, а уж с его кобылой — вдвойне! Вечно она спотыкалась, а когда на пути не было ни канав, ни камней, ни древесных корней, эта тварь путалась в… собственных ногах.
— Но кто же покупает такую лошадь?!
— Когда до зарезу нужен конь, а под рукой ничего нет, кроме этой хромой скотины, куда денешься?
— Ну хорошо, только я пока не заметил связи между хромой лошадью и ишиасом.
— Вот-вот, и мы поначалу не заметили. А тут вдруг как гром среди ясного неба! Едем мы себе в прекрасном настроении по зарослям, среди высокой травы, и не подозреваем, что проклятая судьба уже поджидала нас в виде скрытого в траве пенька. Так вот, эта дуреха Дролла ни с того ни с сего спотыкается о пень передними ногами и в испуге шарахается в сторону. Бедняга Дролл пулей вылетает из седла. Да так, что приземляется на пень, словно садится в кресло. В тот же миг я слышу два звука: крик и треск. Крик, понятно, Дролла, а вот что трещало — то ли тоже Дролл, то ли пень, — я до сих пор и не понял. Однако сдается мне, это был Дролл, поскольку и сегодня, похоже, не все его суставы на месте. Тогда он не мог встать, а я из последних сил пытался помочь ему подняться из низкого партера в бельэтаж, но он снова падал в свое «кресло». Так я и не смог придать ему положение, в котором бы он не стонал и не вскрикивал. А всему виной этот проклятый спотыкач о четырех ногах!
![Пол Андерсон - Долгая дорога домой [Долгий путь домой, У них нет мира]](/uploads/posts/books/59796/59796.jpg)
