Полин Джонсон - Затерянный остров и другие истории
Все те, чья жизнь проходит на море, верят в связанные с ним предрассудки. Честно признаюсь, что, когда мне грозил мертвый штиль, я сама не раз «высвистывала» ветер или втыкала в мачту перочинный ножик, а потом с ликованьем следила, как наполняется ветром парус и легкий бриз подхватывает каноэ. Оттого-то, быть может, я склонна поверить в эту легенду о скале Хомольсом — она задевает особые чувства в том уголке моего сердца, где всегда живет тяга к морю.
— Ты знаешь, — начал мой тилликум, — что лишь воды, не потревоженные рукой человека, способны принести какую-то пользу. Нельзя набраться силы, погрузившись в воду, нагретую или вскипяченную на огне, разведенном человеком. Стать сильным и мудрым можно, только плавая в естественных водоемах — реках, горных ручьях, в море, — таких, какими их создал Сагали Тайи. Их дар умирает, едва только человек пытается «улучшить» их — нагревает, выпаривает или даже добавляет чай; и потому скала Хомольсом обладает столь доброй магической силой, что воды, ее омывающие, текут прямо из моря, сотворенного руками Великого Тайи, и не испорчены рукой человека.
Не всегда возвышалась там эта огромная скала, черпая свою чудесную власть из моря; она сама была когда-то могучим Тайи, который повелевал водами, омывающими большую часть Побережья, залива Джорджии, Пьюджет-Саунда, пролива Хуан де Фука и даже тех вод, что бьются о западный берег острова Ванкувер; и водами всех проток, что пробивают себе путь через острова Шарлотты. То был Тайи Западного Ветра, а штормы и бури, поднимаемые им, были так могучи, что сам Сагали Тайи не в силах был подчинить себе творимый Западным Ветром хаос. Этот ветер воевал со всякой рыболовной снастью, разбивал лодки и отправлял людей в морскую пучину. Он вырывал с корнем целые леса и гнал на берег прибой, отяжелевший от обломков мертвых деревьев и побитой, израненной рыбы. Все это делал он для того, чтобы похвалиться своей силой, ибо был он злым и жестоким, вечно насмехался и бросал вызов Сагали Тайи, взывая к нему: «Гляди, как я могуч, как силен; ведь я велик не меньше, чем ты!»
Было это в те времена, когда Сагали Тайи в облике Четырех Мужей поднимался вверх по берегу Тихого океана, плывя по рекам в огромном каноэ, в тог век тысячелетней давности, когда они обращали всё доброе в деревья, а всё злое в камни.
— Сейчас я покажу им, как я велик, — заявил бог Западного Ветра. — Я подниму такую бурю, что эти Мужи не смогут высадиться на мои берега. Им не под силу будет вольготно плыть по моим морям, проливам и протокам. Я опрокину их лодку, а самих отправлю в пучину, я сам стану Сагали Тайи и буду править всем миром!
И вот Тайи Западного Ветра задул, поднимая бури. Встали волны величиною с гору, с грохотом вздымалось море вдоль берегов. Было слышно, как свист его мощного дыхания разносится повсюду, отдаваясь в каньонах, сея смерть и разрушение на много миль по Прибрежью. Но каноэ с Четырьмя Мужами уверенно шло через волны и бездны бушующего океана. Огромный вал, зияющая пучина не могли опрокинуть это чудесное судно, ибо оно несло на себе сердца, исполненные добра ко всему человеческому роду, а доброта не умирает!
Скала эта — огромный камень, покрытый густым лесом, — совершенно безлюдна; лишь дикие звери да морские птицы искали на ней убежища, и она защищала их от налетов Западного Ветра; но вот он выгнал их в злобном гневе, и на этой полоске суши занял свой последний рубеж в битве с Четырьмя Мужами. Бледнолицые называют это место Мысом Грей, но индейцы по-прежнему говорят о нем, как о Поле битвы Западного Ветра. Вот он собрал все свои могучие силы и обрушил с каменистых круч на идущее каноэ. Он поднимал мощные ураганы; он заставлял море в бурной ярости биться и клокотать по узким стремнинам. Но каноэ подходило все ближе и ближе, непобедимое, как сам этот берег, и сильнее самой смерти. Едва нос его коснулся суши, как Четверо Мужей поднялись во весь рост и повелели Западному Ветру прервать свой боевой клич. И как ни был могуч Западный Ветер, его голос дрогнул и с оборванным воплем перешел в легкий посвист, затем упал до шепота, а потом и вовсе угас, уступив место полному молчанию.
— О ты, злодей с недобрым сердцем! — вскричали Четверо Мужей. — Ты был великим божеством, таким, что даже Сагали Тайи не мог навсегда покончить с тобой, но отныне ты будешь жить на пользу, а не во вред человеческому роду. На этом самом месте ты превратишься в камень и станешь ветром только тогда, когда пожелает того человек. С этого дня жизнь твоя будет отдана на благо людям; и когда рыбак, вышедший в море, попадет в штиль за много миль от родного дома, ты наполнишь его паруса, освободишь его лодку из плена затишья, послав попутный ветер. Ты будешь стоять там, где стоишь, все грядущие тысячелетия, и тот, кто прикоснется к тебе лопастью весла, вызовет нужный ветер — желанный ветер, который понесет его к дому!
Мой молодой тилликум окончил свое предание. Его большие глаза глядели на меня торжественно и задумчиво.
— Я хотел бы показать тебе скалу Хомольсом, — сказал он. — В ней заключен тот, кто был когда-то Тайи Западного Ветра.
— А тебе случалось попадать в штиль у Мыса Грей? — спросила я.
— И не раз, — отвечал он. — Но я всегда подгребаю к скале, касаюсь ее концом весла, и, куда бы ни лежал мой путь, попутный ветер всегда приходит ко мне, если подождать немного.
— В твоем народе, конечно, все делают так? — спросила я.
— Да, все, — отвечал он. — Люди поступают так уже сотни лет. Видишь ли, чудесная сила скалы ничуть не утратилась с годами, ведь ее постоянно питают незамутненные воды моря, сотворенного Сагали Тайи.
ТУЛАМИНСКАЯ ТРОПА
Доводилось ли вам когда-либо проводить отдых в долинах Сухопутного Пояса? Раскачиваться дни напролет в шатком дилижансе позади четверки лошадей, пока какой-нибудь Курчавый или Николя Нед правит вожжами, направляя смышленых приземистых коренников и пристяжных по страшным горным тропам, что вьются, словно красновато-коричневые клубки паутины, по холмам и провалам округов Оканагана, Николя и Симилкамина? Если да, то вы слышали зовы Скукум Чаков, как именуют их индейцы чинуки, — стремительных ниспадающих ручьев, что прокладывают путь через каньоны с песней, мелодия которой столь сладостна, столь проникновенна, что еще много лун ваш чуткий слух повторяет ее эхо, и все грядущие годы будет слышаться вам голос этих горных речек и взывать к возвращению,
Но настойчивей всех напевов звучит переливистый смех Туламины, ее нежный голос куда звучнее, куда выше горловых громов Ниагары. Вот почему у индейцев округа Николя по-прежнему живо давнее поверье о том, что в Туламине заключена душа юной девушки, слившейся с чудесами и дивами ее прихотливого русла. Душа эта никогда не сможет вырваться из каньонов, подняться над вершинами и последовать за себе подобными в край Счастливой Охоты, потому что свой смех, рыдания, одинокий шепот и безответный призыв к спутникам она согласилась вплести в дикую музыку вод, что вечно звучит под звездами Запада.
