Джеймс Купер - Долина Виш-Тон-Виш
Когда настало утро и индейцы начали собираться в путь, один из них сел верхом на лошадь, а меня с моей малюткой посадил за своей спиной. Это был очень трудный и утомительный день; девочке становилось все хуже, да и моя рана не давала мне покоя. Легко можно представить себе, как мы ослабели: у нас обеих не было ни крошки во рту со среды до субботы, ничего, кроме холодной воды. В полдень (судя по солнцу, было около часа) мы подъехали к месту, куда индейцы направлялись, viz.144 индейскому поселению Уэнимессет, к северу от Квабог-Ривер. Как только мы появились, о, сколько язычников (теперь наших безжалостных врагов) окружило меня, так что я могла бы сказать словами Давида: «Посмотри на врагов моих, как много их и какою лютою ненавистию они ненавидят меня. Сохрани душу мою и избавь меня, да не постыжусь, что я на Тебя уповаю»145. На следующий день было воскресенье, и тогда я подумала, как легкомысленно относилась раньше к этому святому дню, сколько воскресных дней прожито мной неразумно и потеряно, как провинилась я перед Господом. Я видела все это теперь так ясно, что понимала, сколь справедлив был бы Господь, если бы тут же оборвал нить моей жизни и отринул от себя навечно. Однако Господь продолжал являть мне свое милосердие и, нанося раны одной рукой, врачевал другою. В тот день подошел ко мне человек по имени Роберт Пеппер (из Роксбери), который был взят в плен во время военного столкновения капитана Бирса с индейцами. Он прожил среди них продолжительное время и дошел с ними почти до Олбэни, потому что хотел, как он сам мне сказал, повидать Короля Филипа146. Из-за этого он задержался в здешних краях и, услышав, что я тоже здесь, попросил разрешения отлучиться, чтобы встретиться со мной. Роберт Пеппер рассказал, как был ранен и не мог ходить, так что индейцам пришлось нести его, но он все время прикладывал к ране дубовые листья, и вот теперь с Божьей помощью опять передвигается самостоятельно. Тогда я тоже набрала дубовых листьев, приложила к своей ране на боку и милостью Божией поправилась. Но прежде чем исцеление свершилось, я могла бы сказать словами псалма: «Смердят, гноятся раны мои от безумия моего. Я согбен и совсем поник, весь день сетуя хожу»147. Почти все время я сидела одна с моим бедным ребенком на руках. Малютка стонала день и ночь, и нечем было мне подкрепить тело и поддержать дух бедняжки. Вместо этого подходил кто-нибудь из индейцев и говорил: «Твой хозяин скоро разобьет ей голову». Такое вот слышала я от них утешение. Как сказал Иов: «Жалкие утешители все вы»148. Так провела я девять дней; рана моя опять открылась, а дитя мое готово было покинуть эту юдоль скорби. Видя это, индейцы приказали мне унести ребенка в другой вигвам (думаю, им не хотелось видеть столь горестную картину). Я пошла туда с тяжелым сердцем и провела ночь, держа ребенка на коленях, и сама смерть стояла перед моими глазами. Около двух часов ночи 18 февраля 1675 года дитя мое кротко, как ягненок, покинуло этот мир. Было ей шесть лет и около пяти месяцев. Прошло девять дней с того часа, как она была ранена, и провела она эти дни, не имея ни крошки во рту, ничего, кроме холодной воды. Раньше я совсем не могла оставаться в комнате, где находился мертвец. Теперь же я пролежала всю ночь рядом с моим мертвым ребенком. С тех пор я часто думала о милосердии Господа, который не дал мне потерять рассудок в тот страшный час и удержал меня от греховной попытки покончить со своей жалкой жизнью. Наутро, когда индейцы увидели, что ребенок мертв, они отправили меня назад, в вигвам моего хозяина. Говоря «мой хозяин» в этом повествовании, я имею в виду Кванопина149. Но первым моим хозяином был не он, меня продал ему индеец из племени наррагансетов, который схватил нас с дочкой, когда я вышла из укрытия. Я хотела унести с собой тело моего ребенка, но мне сказали, чтобы я его оставила. Пришлось уйти, но при первой возможности я выскользнула из вигвама моего хозяина и вернулась туда, где лежало тело моей дочери, чтобы выполнить все, что положено. Когда я пришла, тела там не было. Я спросила, что они сделали с ним. Индейцы сказали, что оно уже на холме, пошли туда со мной и показали место, где была вскопана земля; там они ее похоронили. Так оставила я свое дитя в тех диких местах, вручив ее, как и себя, воле Всевышнего. Господь взял у меня этого дорогого ребенка, и вот я отправилась повидать свою другую дочь, Мэри, которая находилась в том же селении. Хотя вигвам, где она жила, был не очень далеко, у нас не было возможности видеть друг друга. Мэри было около десяти лет. Ее захватил в плен у дверей нашего дома. Молящийся индеец, который потом променял ее на ружье. Увидев меня теперь, она расплакалась. Это рассердило индейцев, они не разрешили мне приблизиться к ней и сказали, чтобы я ушла. Слова их как ножом полоснули меня по сердцу: один мой ребенок умер, другой неизвестно где, а к третьему не разрешают даже приблизиться. «И сказал им Иаков, отец их: „Вы лишили меня детей: Иосифа нет; и Симона нет; и Вениамина взять хотите, — все это на меня!“»150 В таком состоянии я не могла усидеть на месте и все время бродила с места на место. Сердце мое было полно печали: у меня остались дети, и народ, которого я не знаю, властвует над ними. Тогда я обратилась с горячей молитвой к Всевышнему, чтобы он смилостивился надо мной в беде моей и, если будет на то Его святая воля, подал мне надежду на утешение. И в самом деле, Господь ответил на мои горячие мольбы. Пока ходила я так взад-вперед, тоскуя и оплакивая свои несчастья, ко мне подошел мой сын. Я не видела его со времени нападения на город и не знала, где он, пока сам он не сообщил, что находится среди меньшей группы индейцев, расположившихся милях в шести. Со слезами на глазах он спросил, правда ли, что умерла его сестра Сара, рассказал, что видел свою сестру Мэри и умолял меня не беспокоиться за него. То, что ему удалось на сей раз повидаться со мной, объяснялось просто: как я уже говорила, милях в шести от нас находилось небольшое индейское селение, где жил пленником мой сын. В это время группа индейцев из лагеря, где была я, и несколько человек из меньшего селения (в том числе и хозяин моего сына) решили напасть на Медфилд и сжечь его151. В отсутствие хозяина его жена привела моего сына повидаться со мной. Я восприняла его приход как ответ на мои неустанные молитвы. На другой день (тот, о котором я веду рассказ) они вернулись из Медфилда; индейцы из меньшего лагеря тоже прошли через селение, где находились мы. Но прежде чем они показались, о Господи, какой ужасный поднялся шум и крик! Все принялись вопить и шуметь еще за милю до селения. Таким образом они сообщали, сколько англичан уничтожили (к тому времени — 23 человека). Все, кто оставался дома, услышав эти крики, немедленно сбежались и всякий раз, как раздавался крик победителей, отвечали на него дружным ревом, так что земля дрожала. И это продолжалось до тех пор, пока участники похода не подошли к вигвамам сагамора; и тут, о, какое ужасное глумление, какое торжество началось вокруг скальпов англичан, которые победители сняли (по своему обыкновению) и принесли с собой! Но я не могу не рассказать о чудесном милосердии Господа, пославшего мне Библию. Один из индейцев, который участвовал в нападении на Медфилд и взял добычу, подошел ко мне и сказал, что у него есть Библия, что, если я хочу, он может мне ее дать и что она у него в корзине. Я очень обрадовалась и спросила, как он думает, разрешат ли индейцы мне читать. Он ответил: «Да, разрешат». И вот я взяла Библию, и в горести моей пришла мне в голову мысль почитать 28-ю главу Второзакония152. Так я и сделала. По прочтении же сердце мое исполнилось печали: не будет, видно, мне ни прощения, ни милосердия, я их не заслужила — на мою долю остались одни проклятия. Но Господь и тут пришел мне на помощь, и, продолжая читать, я дошла до 30-й главы, где уже первые семь стихов обещали милосердие, если обратиться ко Всевышнему с покаянием153: хотя и разбросало нас всех по земле далеко друг от друга, Господь воссоединит нас и обратит проклятия на наших врагов. До самой смерти не забуду я эти слова Священного Писания и то утешение, которое они мне принесли; не хотела бы я дожить до того часа, когда слова эти сотрутся из моей памяти.
