Отто Гофман - Опасности диких стран
Но Эгеде не исполнил приказания. Он остановился и слушал; собака, послушно бежавшая за ним, вытянула нос по воздуху, ворчала и скалила зубы.
— Что это? — сказал Павел. — Разве эти негодяи гонятся за нами по пятам? Спрячьтесь за камни! Эгеде, отыщи лошадей, как можно скорее. Смотрите-ка, Мортуно, клянусь жизнью! Он бежит один, как молодая рысь. Погоди-ка, ты пришел как раз кстати…
Писец стоял на площадке, за которой были рассеяны громадные обломки камней.
На далеком пригорке появилась человеческая фигура, которая вблизи, действительно, оказалась племянником Афрайи. Он бежал прямо на Петерсена; но в тридцати шагах от него лапландец вдруг остановился и перевел дух.
— Как? — закричал Петерсен, — это ты, любезный друг, делаешь нам такой ранний визит? Приди, сядь с нами, наш огонь согреет тебя.
— Где ты оставил Гулу? — воскликнул лапландец, подняв ружье.
— Невеста твоя убежала от тебя, бедный малый? — отвечал писец. — Подойди поближе, мы поможем тебе сыскать ее.
— Лжец, ты украл ее? — кричал Мортуно. — Отдай ее! Где она?
— Здесь, Мортуно, здесь! Гула сама известила нас о себе, как бы мы могли ее иначе найти? Ее искреннее желание жить снова у своего благодетеля Гельгештада. Как ты можешь за это так сердиться?
— Ты лжешь! — воскликнул Мортуно. — Меня разбудил крик; я нашел верного оленя Гулы, которого ты убил. Всюду, где ступает твоя нога, там кровь; куда посмотрит твой взор, там сохнут трава и цветы.
— Я всегда говорил, — засмеялся Павел, подымая ружье и натягивая курок, — что в тебе есть поэтическая жилка. Но теперь, прошу тебя, не двигайся с места; как только ты сделаешь хоть одно движение, быть несчастью!
При этих словах писца Мортуно услышал пронзительный крик. Он стоял прямо под дулом направленного на него ружья и не мог сомневаться, что при малейшем движении хитрый писец уложит его на месте. Но, услышав крик, он устремил взор на камень. Гулы не было видно, но он узнал ее голос; с быстротой молнии пригнулся, сделал скачок к засаде и выстрелил в Павла в то самое мгновение, как пленница выбежала к нему навстречу из-за камня. С проклятием пустил Павел пулю в лапландца, но тот, без сомнения, остался бы невредим, если бы не прозвучал еще другой выстрел, оказавшийся удачнее.
Мортуно безмолвно упал на землю, а Гула бросилась к нему, не пытаясь более убежать, да и всякая попытка к бегству была бы бесполезна, потому что Густав стоял позади нее, а Олаф с дымящимся ружьем подскочил к нему. Однако, все остановились, даже и злой Павел не сказал ни одного дерзкого слова, когда увидел бедную девушку на коленях перед трупом несчастного юноши. Она откинула назад его волосы и смотрела безмолвно без слез в его неподвижные помутневшие глаза.
— Зачем вы дали ей крикнуть и побежать? Мы бы, наверное, взяли его живым, — с гневом сказал Павел.
— Она усердно просила Густава развязать ей руки, — отвечал Олаф, — а когда услышала голос этого малого, точно взбесилась.
— Она его больше никогда не услышит, — пробормотал писец. — Ты возвратил ему ловкий его выстрел в шляпу, только на добрый дюйм пониже, этого хватит навсегда. Но, право, — продолжал он, взявшись за бок, — мне кажется, плут этот испортил не одну только твою шляпу, но и мой сюртук.
Он только теперь вспомнил, что Мортуно пустил в него пулю, и, схватившись за бок, увидел, что на пальцах осталась кровь.
Олаф взглянул и сказал:
— Оторвана кожа, а с ней и порядочный кусок мяса.
— Ну, он получил уже за это награду! — сказал Павел. — Но теперь пора положить конец этой сцене. Вот и Эгеде с лошадьми, смотри, как он любезно улыбается при виде этого неподвижного малого, которым он уже так давно хотел завладеть и не мог; теперь он уже никогда от него не ускачет. Здесь наши пути разойдутся. Я поеду прямо в Лингенфиорд: завтра там откроется ярмарка, а ты поедешь с Густавом, Эгеде и лапландкой влево, на высокую яуру, которая виднеется там при свете утренней зари. За яурой лежит Квенарнерфиорд. Эгеде хорошо знает эту местность, двоюродный брат его живет на Лахс-эльфе; лодка его к вашим услугам, вы можете переехать на Лоппен, где мы пока и скроем девушку.
— Ты не передашь ее Гельгештаду? — спросил Олаф.
— До конца ярмарки нет, — возразил Павел. — Если бы мы теперь свели туда Гулу, это наделало бы шуму и крику. Она должна исчезнуть до тех пор, пока старый плут Афрайя не очутится в нашей власти. Где у тебя кумир, который он тебе продал?
— В кармане.
— Хорошо. Припрячь его. Юбинал прекрасно о нас позаботится. Ветру будет довольно, судя по небу. К моей свадьбе ты, во всяком случае, опять вернешься в Эренес-гаард. Ильда будет скучать без лучшего танцора, тем более, что и датский каммер-юнкер в отсутствии.
Норвежец понял насмешку.
— Послушай, — сказал он, мрачно взглянув на него, — не на того ты напал с твоими остротами. Я застрелил этого малого, потому что не мог поступить иначе: он бежал прямо на тебя, да он этого и стоил, но я не могу смеяться ни над его смертью, ни над горем этой девушки. Все зло в этом деле падет на тебя.
— Не можешь смеяться, так и не смейся, — сказал Павел, — во всем остальном я беру последствия на себя.
Внимание их привлек теперь Эгеде. Он стоял перед мертвецом и показывал ему сжатые кулаки, прыгал, хохотал с безумной веселостью и произносил самые гнусные ругательства и насмешки. Мортуно ничего более не мог слышать, но зато все это слышала Гула. Она тихо молилась и плакала, стоя на коленях, но вдруг встала, выпрямилась и заслонила собой мертвеца.
— Бесстыдный человек, — сказала она, — и ты смеешь смотреть на него? Пока он жил, ты его боялся, пока он жил, он презирал тебя и смеялся над тобою. Иди и оставь в покое этого мертвеца, за которого ты когда-нибудь дашь ответ перед судом Божьим.
Достоинство и сила этих слов так поразили квена, что он струсил и удалился, сжав кулаки и щелкая зубами; мысль о суде Божьем, хотя и на минуту, подействовала на него.
— Довольно болтовни, — закричал Петерсен, — пора отправиться в путь. Эгеде, принимайся за дело, посади принцессу на лучшую лошадь и убирайтесь-ка все!
Тяжелая рука квена уже собиралась схватить несчастную жертву, но Густав оттолкнул его и взял руку Гулы. Он имел кроткий, убитый вид, глаза его испуганно блуждали.
— Пойдем, Гула, пойдем со мной, — сказал он тихо. — Я не покину тебя, никто тебя не тронет, тебе нечего бояться.
— О, Густав! — отвечала она, — возможно ли, чтобы ты был в обществе этих кровопийц? Сжалься над моим горем, свези меня назад, к отцу. Милый Густав, о, свези меня к нему!
— Я не могу свезти тебя к отцу, Гула! — пробормотал Густав. — Я дал тяжкую клятву.
