Николай Черкашин - Балтийский эскорт
После гибели командира офицеры «Рюрика» по старшинству сменяли друг друга в боевой рубке. Они поднимались туда, как на эшафот, залитый кровью своих предшественников. Капитану 1 ранга Трусову оторвало голову, и она перекатывалась в такт качке по скользкой палубе рубки; старший офицер кавторанг Хлодовский лежал в лазарете с перебитыми голенями. Заступивший на его место старший минный офицер лейтенант Зенилов простоял в боевой рубке недолго: сначала был ранен осколком в голову, а затем разорван снарядом, влетевшим под броневой колпак… Настал черед лейтенанта Иванова-Тринадцатого. Оставив свою батарею левого борта, он поднялся в боевую рубку - броневой череп корабля. Мрачное зрелище открылось ему: исковерканные приборы, изуродованные трупы… Не действовал ни один компас. Откроем страницы романа:
«Во внутренних отсеках воды было на полметра, но вода быстро становилась горячей как кипяток. Все лампы давно разбились. Люди блуждали в этом парящем кипятке, в железном мраке они спотыкались о трупы своих товарищей.
Но с кормы «Рюрика» еще палила одинокая пушка!
Здесь… два или три комендора стреляли, хотя подавать снаряды было уже некому. Возле пушечного прицела возился какой-то человек, из оскаленных зубов которого торчал мундштук офицерского свистка. Он обернулся, и священник с трудом узнал в нем юного мичмана. Панафидин протянул к нему руки, с которых свисала обгорелая кожа, и прохрипел только одно слово:
- Подавай…
Из элеваторной сумки священник вынул снаряд:
- Хоть и не мое это дело - людей убивать, но… Господь простит мое прегрешение! - И он засунул снаряд в пушку…
На поддержку «Нанивы» и «Такачихо» подходили легкие крейсера адмирала Уриу: «Ниитака», «Цусима» и «Чихайя», потом с севера, закончив погоню, вернулись к «Рюрику» броненосные силы Камимуры, в отдалении зловеще подымливали миноносцы…
Вахтенная служба японцев точно отметила для истории время, когда «Рюрик» сделал последний выстрел: было 09.53.
К этому времени из офицеров «Рюрика» остались невредимы: мичман барон Кесарь Шиллинг, прапорщик запаса Рожден Арошидзе, младшие механики Альфонс Гейне и Юрий Маркович, чудом уцелел и старый шкипер Анисимов. Лейтенант Иванов 13-й устроил средь офицеров, здоровых и раненых, краткое совещание:
- Взорваться уже не можем. Штурман Салов клянется, что бикфордов шнур был в рубке, но там все разнесло. Был запас шнура в румпельном отсеке, но там вода… Значит,- сказал лейтенант,- будем топиться через кингстоны.
- Сработают ли еще?-заметил старший механик Иван Иванович Иванов, тяжко раненный.- Тут так трясло, как на худой телеге. К тому же, господа, ржавчина… сколько лет!
«Никита Пустосвят» сразу выступил вперед:
- Я здоров как слон, меня даже не оцарапало. Сила есть, проверну штурвалы со ржавчиной. Доверьте эту честь мне!
- Благословляю, барон,- согласился Иванов 13-й.
Шиллинг спустился в низы, забрав с собой Гейне с Марковичем, чтобы помогли ему в темноте разобраться средь клапанов затопления. «Рюрик» не сразу, но заметно вздрогнул.
- Пошла вода… господи! - зарыдал Иванов-механик.
- Птиц выпустили?-спросил Иванов 13-й.
- Да,- ответил ему Панафидин…
Камимура выжидал капитуляции «Рюрика». Заметив, что русские не сдаются и топят крейсер через кингстоны, он впал в ярость, велев продолжать огонь. Очевидец писал: «Это были последние выстрелы, которые добивали тех, кто выдержал и уцелел в самые тяжкие минуты боя, а теперь смерть поглощала их буквально в считанные минуты до конца его».
* * *
Стремительное, как сам морской бой, письмо Пикуля увлекает и завораживает. Поражает лаконизм и образная точность его языка. В одной фразе Пикуль мог выразить то, на что у других уходят страницы. В романе «У последней черты» одним штрихом дана кровавая поступь первой мировой войны: «И в воронках от тяжелых снарядов били ключи». Тут все - и афоризм, и притча. Из следов смерти бьют ключи жизни. Кровь людская не водица…
Партийные идеологи разрубили историю России на две части: до 1917 года и после, на ту, что была всего лишь «подготовительным периодом» для торжества идей большевизма и ту, когда это «торжество» стало претворяться в лучезарную новь.
Валентин Пикуль соединил оборванные нити, соединявшие прошлое русского флота с настоящим советского. Так фронтовые связисты на исходе сил зажимали в зубах перебитые провода, чтобы шел ток, чтобы не прерывалась связь.
И ток пошел. Это ощутили все моряки. Валентин Пикуль ударил не в колокол даже - в корабельную рынду. Разбудил интерес к запретной раз и навсегда отцензурированной истории дорреволюционного флота, а заодно и к истории России.
Особый писательский подвиг Пикуля это возвращение к жизни забытых имен, славных имен тех, кто созидал славу России, ее самоотверженных и, увы, безвестных сынов. Его летопись «Из старой шкатулки: исторические миниатюры» стоит многих академических трудов по истории отечества.
Пикуля любили и ненавидели. Ненавидели те, кто скрестил своего Пегаса с золотым тельцом, те, для кого слово «патриот» стало бранной кличкой. А, ненавидя, боялись… Я помню журнальные гранки романа «У последней черты», исчерканные красным карандашом цензора. Выбрасывались не отдельные строки, а целые абзацы и даже страницы. В этих кривых, неровных красных линиях сквозила дрожь страха. Даже название переделали вопреки воли автора - «У последней черты» так и хочется добавить «У последней цензорской черты» или «За последней чертой цензора»… Увы, то были вовсе не последние купюры в творчестве Пикуля.
* * *
Как две драгоценные реликвии храню два пикулевских автографа. Один подписан мне на титуле книги «Крейсера», помеченный вместо даты как «ХХ век. Riga». Другой - адресован Виктору Конецкому на обороте фотопортрета Анны Тимиревой. Точный текст: «Анна Васильевна, дочь директора московской консерватории В.И. Сафонова, жена командира крейсера «Баян» на Балтике - Тимирева. Самоарестовалась с адмиралом А.В. Колчаком (смотри стенограммы его допроса), во 2-ом браке за инженером Книппером, братом актрисы Книппер-Чеховой, умерла под Москвой недавно, была подругой Анны Ахматовой.
Вите Конецкому - от Вали Пикуля. Riga.
За траву с поля Аустерлица!»
Однажды Конецкий подарил своему однокашнику по военно-морскому училищу и коллеге по перу пучок травы, сорванный на месте знаменитого аустерлицкого сражения, и получил в подарок редкостный по тем советским временам портрет Тимиревой. А в 1999 году Виктор Конецкий, зная, что я пишу роман об адмирале Колчаке, передарил мне это фото, которое украсило обложку моей книги «Море любви». Судеб морских таинственная вязь…
