Селия Рис - Пираты
— Как ты думаешь, что в них такое? — спросил он шепотом.
— Точно не знаю, но догадываюсь, — так же тихо ответила я.
Бочки сторожили морские черти, тоже полуголые и обвешанные спутанными водорослями. В руках они держали котелки с дегтем и большие малярные кисти, которыми полагалось «помазывать» посвященных в знак инициации. Судя по тому, как злорадно они ухмылялись, поглядывая на меня и Минерву, сегодня нам с ней точно не отмыться!
На следующем этапе признанного достойным посвящения новичка ожидает купание в «морской купели». Его обвязывают под мышками тросом, подтягивают через тали до уровня грота-реи, а затем отпускают шкот. Сброшенное с высоты полусотни метров тело уходит на глубину ниже киля, и если человек в панике повернет под водой не в ту сторону, не миновать ему соприкосновения со всякой острой и скользкой дрянью, налипшей к днищу. И только от тех, кто держится за другой конец, зависит, как долго будет находиться он внизу с разрывающимися от недостатка воздуха легкими. Его могут вытянуть сразу, но могут подержать и подольше. Мало того, одним разом тут не отделаешься — макать в воду положено трижды!
Брум находился здесь же. Ему предстояло первым предстать пред грозными очами морского владыки и дать отчет, куда и зачем идет его корабль. Купание ему не грозило — экватор он пересекал уже столько раз, что сбился со счету, — но нашу участь изменить или хотя бы облегчить возможности не имел. Мог только подойти, похлопать по плечу и сказать пару сочувственных слов. Я покосилась на Минерву. Лицо ее словно окаменело, не выражая абсолютно никаких эмоций. Страха она явно не испытывала, и я тоже немного приободрилась.
В передней части шкафута разместился оркестр. Нептун подал знак, и музыканты взялись за инструменты. Импровизированная мелодия будоражила и надрывала душу. Ритм все ускорялся, тональность повышалась, пронзительные звуки скрипок и флейт взмывали высоко над палубой, заканчиваясь немыслимым крещендо и обрываясь на уже не воспринимаемой человеческим ухом ноте. Музыканты умолкли, тяжело дыша и обливаясь потом. Я решила, что это сигнал к началу посвящения, и приготовилась.
Я ошиблась. То был сигнал к началу расправы!
Снова заиграла музыка. Первым вступил рожок, за ним подхватили скрипки. Корсары на шкафуте затопали ногами, засвистели, заулюлюкали, сбились толпой и двинулись на бак. В руках у них появились пистолеты и обнаженные тесаки. Нас оттеснили к фальшборту, и сразу несколько человек вцепились в Адама, заломив ему руки за спиной и обезоружив.
— Килевать его! Килевать! — вопила на разные голоса обступившая нас толпа.
На капитана нацепили ту самую веревочную упряжь, о назначении которой я только сейчас догадалась, а на носу по правому и левому борту моментально сформировались две команды, которым и предстояло протащить под килем практически обреченного Брума. Один из главных зачинщиков мятежа Кроукер отделился от оркестрантов и неторопливо приблизился к связанному командиру.
— Прощай, капитан, — сказал он, издевательски подмигнув своим единственным глазом; второй ему вышибло сорвавшимся шкотом. — До встречи в аду. Кстати, туда ты отправишься не один. Надеюсь, попутчики тебя не разочаруют! — добавил негодяй, разразившись глумливым хохотом, и махнул рукой.
В то же мгновение около дюжины корсаров врезались в наши ряды и вытолкнули вперед Филипса, Холстона, доктора Грэхема и смертельно побледневшего Тома Эндрюса, а еще двое приволокли из трюма связанного по рукам и ногам Пеллинга. Меня и Минерву тоже схватили, но Кроукер приказал нас отпустить:
— Этих не трогать. У них слишком нежные шкурки, и Кляча не хочет, чтобы их попортили раньше времени.
Кляча согласно кивнул и подал музыкантам знак приготовиться. Так вот в чьей голове созрел этот дьявольский план! Снова заиграла музыка, с первых тактов захватившая слушателей. Бурная, ритмичная мелодия заглушала доводы рассудка, туманила мозг и превращала корсаров в жаждущую крови стаю, готовую беспрекословно следовать за вожаком, ведущим ее к поживе.
38
Боцмана привязали к кабестану рядом с другими стариками: Эйбом Рейнольдсом, Габриэлем Грантом, Йеном Джессопом и одноногим подручным Йена Джоби. Вокруг них собралась толпа с тесаками, ножами, баграми и другими колющими и режущими предметами в руках. К ним присоединились «морские черти» с кистями и котелками с дегтем, а кто-то сбегал на камбуз и притащил раскаленную кочергу. Его тут же обступили. Каждому хотелось поскорее запалить свой обрывок медленного фитиля и заложить между пальцами ног беспомощных жертв. Казалось, они совсем потеряли рассудок. Сейчас, когда я об этом вспоминаю, мне даже немного жаль их. Эти недоумки были всего лишь послушным орудием в руках Клячи и Кроукера, отнюдь не собиравшихся повторять ошибки Брума и решивших одним махом избавиться от всех его сторонников.
Мы с Минервой занервничали. Страшно было даже подумать, что они сделают с нами?! Мы ловили взгляды товарищей, с которыми еще вчера сидели рядом за одним столом, с которыми вместе плавали и сражались, но вместо лиц видели какие-то потные хари, искаженные похотью и жаждой насилия. От них воняло потом и перегаром. Нам заломили руки за спиной и потащили в сторону квартердека. Мы пытались вырваться, сопротивлялись изо всех сил, но тщетно. Их было слишком много, а нас всего двое.
«Удача» неторопливо переваливалась с волны на волну, подгоняемая легким норд-остом. Пора было менять галс — паруса то и дело хлопали, — но заняться этим было некому. Команда позабыла о своих обязанностях, слишком увлеченная куда более приятным и интересным занятием. Даже рулевой покинул штурвал, и кораблем больше никто не управлял. Внезапно налетевший шквал развернул «Удачу» по ветру, и корабль резко накренился на левый борт. Корсары, как и всякие моряки, очень чутко ощущают любые погодные изменения, зачастую реагируя еще до их проявления. Но сейчас они проморгали, и это дорого им стоило. Незакрепленный утлегарь [84] развернуло, и его оконечностью снесло в море пару замешкавшихся «морских чертей», а все остальные мятежники вповалку покатились по ушедшей из-под ног палубе, отчаянно цепляясь за все, что попадалось под руку.
Воспользовавшись всеобщим замешательством, Минерва рывком высвободилась из рук конвоиров, в несколько прыжков преодолела расстояние до решетки носового люка, выхватив на бегу из рук очумело уставившегося на нее матроса горящий факел и початую бутылку, и начала поливать палубу ромом. Когда конвоиры опомнились и бросились к ней, было уже поздно. Сестра вскинула факел над головой и закричала во весь голос:
