Юрий Иванов - Рейс туда и обратно
Русов молчал. Стоило ли больному человеку говорить о том, что капитан, судоводитель, должен быть не только технически грамотным специалистом, но быть и «душевно грамотным» по отношению к тем, с кем делит свою нелегкую, морскую судьбу.
— Ладно, молчи. — Горин отвернулся. — Сам все понял, во всем разобрался... Одно утешает: уйду, но танкер окажется в хороших руках. Об этом я и буду говорить в управлении. Ну вот и все. Помоги, пожалуйста, раздеться.
Русов вышел из капитанской каюты, плотно закрыл дверь. Походил по рубке, осмотрел океан, он все так же был пустынен. Топтался у рулевой колонки Серегин, вздыхал, поглядывал на часы. Кто-то действительно тихо ходил по верхнему мостику, и Русов отправился взглянуть, кто там. А был там, оказывается, не Жора, а Шурик Мухин.
— Ты чего? — спросил Русов. — Не спится?
— Где такое еще увидишь? — сказал матрос, окидывая взглядом всю невообразимую ширь, открывающуюся взору. — И будто все это — вода, звезды, — все это вплывает в тебя.
— Ишь ты... практичный парень...
— А я и есть практичный, — засмеялся Мухин. — Вот же: красоту потребляю! Да и вот еще что... — Шурик достал из кармана листок бумаги. — Мы тут решили Танюхе Коньковой деньжат собрать. Все ж такая ситуация.
Первой в списке стояла фамилия его, Шуркина. Может, и придумал эту денежную помощь Коньковой он, практичный парень? Кивнул: записывай. И Мухин вынул из кармана шариковую ручку.
Все так же ярко светила луна. Русов вернулся в рубку, походил взад-вперед, вышел на крыло мостика, уставился в плавно раскачивающееся над головой небо. Серебряная пылинка вынырнула из-за горизонта и медленно поплыла к зениту. Да вот и еще одна.
Русов глядел в небо и думал о том, что пройдет совсем немного времени и борт танкера прижмется к бетонному пирсу родного порта, а на пирсе будет стоять взволнованная, с пылающим от счастья и смущения лицом Нина. Не дожидаясь, когда судно ошвартуется, она кинет букет цветов, и они пестро рассыплются по сырой, только что помытой палубе. Какой же сюрприз она ему приготовила?
Серебряные пылинки прочерчивали ночное небо, то смешиваясь со звездами, то вырываясь на его черно-фиолетовый простор. Шумно, словно большое животное, вздыхал под форштевнем танкера океан, загорались и тухли маленькие подводные миры, кричали в ночном небе морские птицы.
Русов прошелся по крылу мостика, закурил. Да, такой недолгий, всего в три месяца рейс, и столько впечатлений, воспоминаний. Он нахмурился, подумав о том, что долгие-долгие годы ждал и верил, что отец не потерялся, не сгорел в войне, найдется, вот откроется дверь, и он войдет. Вздохнул: надо ждать, надо! А вот мама, ах, мама... Недолго она пожила после того страшного ледового похода по Ладоге. Все подсовывала ему свои кусочки хлеба: «Ешь, Коленька, я сыта». И он слабо возражал, знал, что мама отдавала ему свои ломтики хлеба, но ел. Умерла, бедная, в начале марта. «Я полежу в квартире, Коля, никому не говори, Коленька, что померла, слышишь? А то карточки мои отнимут...» — прошептала она ему за несколько часов до того, как заснула, чтобы уж не проснуться никогда.
Русов оперся о леера. Взбулькивала вода, колыхались звезды. Сколько их! Так же много, как и над снежной ладожской дорогой. В ту гиблую ночь звездное небо тоже раскачивалось над головой, ерзало вправо-влево. Это он брел и раскачивался от невозможной, смертельной усталости. Да, не повстречайся им в пути заключенный из «Крестов» Федор Степанович Вересов, вряд ли бы он, Русов, стоял сегодня на крыле мостика танкера «Пассат». Жаль, но и Вересов не дожил до мирных дней. После прорыва блокады командир штрафного батальона Вересов был реабилитирован, награжден и отважно сражался, пока не погиб в августе сорок четвертого года на границе с Восточной Пруссией.
Русов закурил, ну что это он опять погрузился в воспоминания? Хотя как без них? Ведь человек постоянно живет воспоминаниями о прошлом, заботами нынешних дней и мечтами о будущем. Пережитое помогает выстоять в трудные минуты, делает тебя более устойчивым к бедам, воспоминания греют душу и вселяют уверенность, что в будущем все будет хорошо... «Ордатов», что у вас?» — «Работаем в квадрате «Харитон-три». Два траления, два колеса». — «Овен» на связи, «Омега», и нам котеночка. «Пассат», привет коту Тимохе!» — «Коряк», как глаз у механика?» — «С фарой у механика порядок, вот наша врачишка, Анна, просит на связь вашего доктора...» Русов улыбнулся, растер ладонями лицо: прощайте все! Хотя, почему «прощайте»? Пройдет совсем немного времени, и они вновь отправятся в рейс, и все может быть — опять потащат топливо для моряков, пашущих водичку где-то у черта на куличках, в ревущих сороковых широтах Южной Атлантики. Может, и с камчадалами опять придется работать. Славные ребята. Как это о таких говорят? Романтики моря. Или... его рабы?
Колыхалось над океаном, танкером небо. Бритвенно чиркнув, упала звезда. Может, спутник прекратил свое существование? Или сгорел не выполнивший ответственного задания Великого Командора, низвергнутый с какой-то из дальних планет в плотные слои атмосферы неудачник-инопланетянин?
………………………………………
«Танюшка, привет! Пишу тебе коротенькое письмо. Деньги, которые я тебе направил, полторы тысячи, это вам с Юриком на «обзаведение» от всего экипажа. Так что не вздумай их отправлять назад, ясно, что у тебя есть все, но не обижай моряков, поняла? Отвечаю на некоторые твои вопросы. Мы снова собираемся в рейс. В южные широты. Капитан в больнице, головные боли его совсем замучили. За рейс в управлении мы отчитались хорошо, задание-то выполнили, но я получил выговорешник за то, что разрешил доктору пересаживаться на траулер при восьми баллах; за то, что вторично за дураком Тимохой заходил, рискуя экипажем шлюпки, на остров Святого Павла и еще за многое другое. Огуреев получил награду и на отчете красовался с оловянным бразильским орденом величиной с блюдечко. Жора ждет писем. Вот и все, милая наша Танюшка. Приветы тебе передаю от всех-всех, и Юре, малышу, конечно, тоже. Да, не говорил ли Юрик что-нибудь про Черную птицу? Н. Русов».
«...спасибо вам за все-все. Такое счастье, знать, что есть люди, которые о тебе помнят. Вы спрашиваете, как мы живем с Юриком? Живем хорошо. Мирно. И родители нас приняли хорошо. Жаль только, что в загсе нас не регистрируют, понимаете? Вот, говорят, когда Юрик вылечится, тогда и приходите. Мы с ним много разговариваем, он когда-то учился на географическом факультете, изучал языки. И еще мы путешествуем. По ночам. Где мы только не побывали с ним. То в Африке, то в Америке, то на европейских курортах. В общем во всех тех местах, где день, когда у нас ночь. Может, и я уже «того», а?.. Но вот странно. Одной ночью мы с Юрой были на коралловом острове. Купались, загорали, бегали. Утром проснулась, а на простыне песчинки белые, коралловые. Вот такие дела, дорогой Николай Владимирович, но уж что тут поделаешь? Татьяна».
