Cecil Forester - Адмирал Хорнблауэр в Вест-Индии
– Да, дорогая, – сказал Хорнблоуэр. – Это не слишком неожиданно, да и гораздо более устраивает нас, чем Сан-Доминго. Кажется, я смогу припомнить, как зовут местного капитан-генерала: я сталкивался с ним по делу «Эстрельи дель Сур»[14]. Это был маркиз. Маркиз де…де…. Дорогая, почему бы тебе не прилечь и не отдохнуть немного? Ты выглядишь усталой.
Его снова поразила ее бледность и отчаяние, сквозившее в ее взоре.
– Я чувствую себя вполне нормально, дорогой, спасибо, – ответила Барбара, хотя напряженность голоса опровергала ее слова. Это было еще одним доказательством, демонстрирующим несгибаемость ее духа.
Когда они стали обсуждать, что им делать далее, помощник впервые выказал признаки наличия воли. Им всем можно было покинуть полузатопленный остов и отправиться в Пуэрто-Рико на рыбацкой лодке, однако помощник решительно отказался делать это. Он знал закон спасения на водах, а на судне могло еще остаться что-то ценное, особенно в части груза. Он собирался ввести «Милашку Джейн» в гавань завтра своими силами, и настаивал на том, чтобы остаться на борту вместе с матросами. Хорнблоуэр оказался перед лицом проблемы, с какой ему еще не приходилось сталкиваться на протяжении всей его многотрудной карьеры. Покинуть корабль сейчас – это будет попахивать дезертирством. Но нужно ведь подумать и о Барбаре. Кроме того, первоначальный импульс, что он не может бросить своих людей, внезапно исчез, когда он вспомнил, что это вовсе не «его люди».
– Вы всего лишь пассажир, милорд, – сказал помощник, – удивительно было, как это «милорд» снова обрело естественное звучание, когда они коснулись порога цивилизации.
– Это так, – согласился Хорнблоуэр. Он был не в состоянии обречь Барбару провести еще ночь на этом полузатопленном остове.
Так они снова отправились в Сан-Хуан де Пуэрто-Рико, два года спустя после того, как Хорнблоуэр в последний раз посетил это место при совершенно иных обстоятельствах. Не удивительно, что их прибытие произвело фурор во всем городе. В Крепость были посланы гонцы, и всего лишь через несколько минут на причале, перед взором Хорнблоуэра появилась фигура – высокая, худая, с тонкими усами, которую его затуманенные глаза отказывались поначалу узнать.
– Мендес-Кастильо, – произнес человек, спасая Хорнблоуэра от дальнейших мучений вспоминать его имя. – Печально видеть Ваши Светлости в таких ужасных обстоятельствах, хотя я искренне рад приветствовать вас снова в Пуэрто-Рико.
Даже в таких условиях была заметна некоторая толика официальности.
– Барбара, дорогая, позволь мне представить сеньора… майора Мендеса-Кастильо, адъютанта Его превосходительства капитан-генерала. – Затем он продолжил на испанском:
– Моя жена, ла баронесса Хорнблоуэр.
Мендес-Кастильо сделал глубокий поклон, глаза его по-прежнему были заняты оценкой степени утомления вновь прибывших. Затем он принял очень важное решение.
– Если Ваши превосходительства будут так любезны, я бы предложил отсрочить ваш официальный визит к Его превосходительству до тех пор, пока вы не будете более готовы для этого.
– Мы согласны, – сказал Хорнблоуэр. Видя, что Барбара нуждается в заботе и отдыхе, он готов был разразиться припадком ярости, однако Мендес-Кастильо, после того, как вопросы этикета были урегулированы, превратился в саму любезность.
– В таком случае, если Ваши превосходительства доставят себе неудобство спуститься в мою лодку, я буду иметь удовольствие сопровождать вас в вашем неофициальном прибытии во дворец Санта-Каталина. Его превосходительство примет вас, однако нет необходимости соблюдать формальный этикет, и Вашим превосходительствам будет предоставлена возможность оправиться от тех ужасных испытаний, которые вам, боюсь, пришлось пережить. Будут ли Ваши превосходительства любезны пройти сюда?
– Один момент, сеньор, если позволите. На корабле остались люди. Им нужны вода и продукты. Они могут нуждаться в помощи.
– Я отдам приказ властям порта послать им все, что нужно.
– Спасибо.
Они спустились в лодку, чтобы отправиться в недолгое путешествие через гавань. Несмотря на смертельную усталость, Хорнблоуэр мог заметить, что буквально все рыболовные и каботажные суда спешно выходят в море, скорее всего, чтобы попытать счастья поучаствовать в спасении или разграблении «Милашки Джейн»: второй помощник был совершенно прав, отказываясь покинуть судно. Но теперь его это не волновало. Он обнял Барбару, приникшую к нему. Затем они миновали морские ворота Дворца, где их встретили исполненные внимания слуги. Здесь находились Его превосходительство и прекрасная смуглая женщина, его жена, которая сразу же взяла Барбару под свое покровительство. Потом были прохладные, темные комнаты, и еще больше слуг, готовых исполнить любое желание, которое Его превосходительство изволит высказать. Лакеи, горничные, камердинеры.
– Это Мануэль, мой главный камердинер, Ваше превосходительство. Любые приказания, которые вы пожелаете отдать ему, будут исполнены, как если бы они исходили от меня. Послали за моим доктором, он должен быть здесь с минуты на минуту. Так что я и моя супруга удаляемся, чтобы Ваши превосходительства могли отдохнуть, заверив вас в том, что искренне надеемся на ваше скорейшее выздоровление.
Толпа разошлась. Некоторое время Хорнблоуэр вынужден был не давать себе расслабиться, так как примчался доктор и стал щупать пульс и осматривать языки. Он извлек ящичек с ланцетами и начал готовиться пустить Барбаре кровь, и лишь с трудом Хорнблоуэру удалось остановить его, еще немало усилий потребовалось для того, чтобы отговорить его от идеи поставить пиявок. Хорнблоуэр совершенно не был уверен в том, что кровопускание будет способствовать преодолению последствий тех мучений, которые пришлось перенести Барбаре. Он поблагодарил доктора, и со вздохом облегчения увидел, как тот покинул комнату, и сделал в уме отметку насчет лекарств, которые тот обещал прислать. Горничные ждали, когда они смогут избавить Барбару от лохмотьев, которые были на ней надеты.
– Ты собираешься поспать, дорогая? Нужно ли еще что-нибудь попросить?
– Я буду спать, дражайший. – Затем улыбка на усталом лице Барбары, сменилась на некую почти усмешку, совершенно несвойственную женщинам. – И поскольку кроме нас здесь никто не говорит по-английски, я могу сказать, что люблю тебя, мой дражайший, люблю тебя, люблю больше, чем все слова, которые мне известны, могут выразить.
Не взирая на присутствие слуг, он поцеловал ее, прежде чем удалиться в прилегающую спальню, где его ждали камердинеры. Все его тело было исполосовано незажившими до сих пор рубцами, в тех местах, где во время шторма силой волн его бросало на веревки, удерживающие его у мачты. Когда он пытался промыть их теплой водой, боль была невыносимой. Он знал, что нежное тело Барбары должно быть изукрашено таким же образом. Но она была цела, скоро она поправится, и она сказала, что любит его. И она сказала даже более того. То, что она сказала ему в рубке, излечило его от душевных страданий, причинявших ему намного больше мучений, чем телесные раны, мучивших его теперь. Лежа в кровати, в приготовленной для него камердинером шелковой ночной сорочке, богато украшенной вышитыми геральдическими символами, он чувствовал себя счастливым человеком. Поначалу его сон был глубоким и безмятежным, однако угрызения совести заставили его проснуться до рассвета, и он вышел на балкон, чтобы наблюдать в первых проблесках зари, как «Милашка Джейн» вползает в гавань, окруженная дюжиной малых судов. Он стал корить себя за то, что не находится на борту сейчас, пока не вспомнил о жене, спящей в соседней комнате.
