Джулиан Стоквин - Укротители моря
Похоже, для Кидда опять наступили тяжелые времена. За обедом в кают-компании его не представили собравшимся офицерам. Когда он попросил приправы, то никто не обратил на это внимание, с ним не встречались взглядами. За столом велся бессвязный разговор о заключительной подготовке корабля перед завтрашним выходом в море, сдобренный несколькими неуклюжими шутками. В кают-компании отсутствовал дух сплоченности из-за того, что офицеры раньше не служили вместе. Но с вступлением в строй нового судна чувство локтя должно было сложиться быстро.
На следующий день Том подловил собиравшегося выйти на палубу Джиндлера, имевшего строгий и подтянутый вид.
– Мне очень жаль, что все обернулось именно так, Том, – извиняющимся голосом произнес Джиндлер, затем отдал честь и устремился наверх, откуда доносился шум.
Кидд остался внизу. Из окна каюты он мог разглядеть лишь небольшой кусок палубы, на котором матросы протаскивали толстый канат вниз сквозь люк, чтобы свернуть его кольцами в бухту, – тяжелая и неблагодарная работа.
Кидд сдержал порыв и не вышел на палубу, он направился в кают-компанию. Хотя Тома возмущало, что его заставляют томиться внизу в бездействии, тем не менее он понимал, что новый корабль с только что набранной командой впервые отправляется в плавание, следовательно, неизбежны промашки и ошибки; ему не стоит быть нелицеприятным свидетелем. В руки ему попалось потрепанное издание «Североамериканского обозрения». Он попытался сосредоточиться на чтении, но мешали непрекращающийся скрип и треск румпеля, – значит, рулевой за штурвалом уже взялся за управление кораблем. Затем пронзительные свистки боцмана и крики матросов подсказали, что на палубе заняты поднятием на борт лодок. Звучали взволнованные голоса, все предвкушали столь долгожданный выход в море.
Послышались мерные звуки песни, доносившиеся с носа, и Том почувствовал характерное еле заметное дрожание палубы, вызываемое работой ворота. Внезапно поднявшийся гам и суматоха свидетельствовали о том, что приступили к подъему якорного каната. Тяжелые удары о борт судна сопровождали подтягивание и принайтовливание лодок. Шум понемногу стих, и вдруг наступила тишина. Судно словно замерло перед отплытием. Палуба задрожала, и корабль тронулся с места. Размеренно двигаясь и кренясь вправо, причем крен то чуть-чуть увеличивался, то уменьшался, судно стремилось занять устойчивое, слегка наклонное положение, что могло означать лишь одно: они шли под парусами и уже находились в море.
Кидд больше не мог сидеть в каюте, он отбросил в сторону газеты, ему захотелось наверх, на морской простор. В кают-компании не было кормовых окон, поэтому ближайшим место, откуда можно было рассмотреть положение корабля, были окна капитанской каюты. Том торопливо вышел из кают-компании, прошел по коридору. Часовому, стоящему в свободной позе возле входа в большую каюту капитана, Кидд буркнул:
– Мне надо посмотреть из окна.
Но ему удалось увидеть лишь кильватерную струю. До его слуха долетал пронзительный скрип боков и снастей, отчетливо слышимый даже здесь, внизу. Кидд кивнул часовому и вернулся в кают-компанию. Он хорошо знал, что их курс лежит на юг, вниз по Чесапикскому заливу к морю, но, не видя карты, он чувствовал себя словно в потемках. Наклон палубы уменьшился, судно, должно быть, поворачивало.
Румпель заворчал от натуги, по-видимому, рулевой вращал штурвал, через некоторое время привычный наклон на левый борт исчез, корабль совершил поворот оверштаг. Вдруг раздался бычий рев, без сомнения, принадлежащий Тракстону. Кидд невольно поежился, представив себя в шкуре офицера, которого распекал капитан. Том опять взял в руки «Обозрение» и принялся просматривать его.
Спустя примерно час знакомые перемещения корабля повторились, но на этот раз все обошлось гладко и тихо, фрегат лег на другой галс. Снова маневр и снова легкое изменение курса. Неужели ему нельзя выйти на палубу? Том еще помучился какое-то время, крен палубы заметно возрос, и Кидд понял, что на судне поставили больше парусов. Его терпению пришел конец. Он вышел в коридор, прошел мимо часового и поднялся на квартердек. Никто не заметил его появления, на палубе воцарилась напряженная тишина. Несколько человек замерли подле кнехтов, но основная часть команды собралась возле мачт и на баке. Все смотрели назад на шкафут, где со скрещенными на груди руками стоял Тракстон и всматривался в туго натянутые паруса.
– Течение! – гаркнул капитан матросам возле гакаборта.
Один из них держал на весу барабан лага, другой бросил треугольник лага за корму в воду. Линь начал разматываться с все быстрее и быстрее вращавшегося барабана, пока наконец не упала последняя песчинка в песочные часах, и тогда долговязый мичман крикнул:
– Есть. Чуть больше одиннадцати узлов.
По лицу Тракстона ничего нельзя было понять.
– Не очень хорошо. Пусть немедленно вынесут на подветренную сторону стаксели.
Весенний ветер слегка вспенивал верхушки волн. Кидд незаметно прошел за спиной Тракстона к штурвалу и нактоузу. Под пристальным взглядом квартирмейстера он увидел то, что хотел увидеть – компас. Юго-юго-восток, ветер с запада с уклоном на север. Морской простор плюс идеальная погода: ничего удивительного в том, что Тракстон пытался выжать из фрегата все, на что тот был способен. Судно проплывало мимо широкого устья реки, оставляя его с правого борта, множество мелких суденышек шныряло взад и вперед там, где река впадала в море.
– Потомак, – прошептал стоящий сзади мичман.
– Прошу прощения, что? – спросил Кидд.
– Река Потомак, – мичман отвернулся, приготавливаясь опять бросить лаг.
– Благодарю, – вежливо ответил Кидд.
Когда бом-брамсели на всех мачтах и стаксели наполнились ветром, фрегат рванулся вперед. Для только что вышедшего в плавание корабля такая быстроходность представлялась просто невероятной. Снова кинули за борт лаг, и через полминуты возбужденный мичман прокричал:
– Чуть меньше четырнадцати узлов!
Такой ход у судна не только вызывал удивление, но и одновременно пьянящее возбуждение. Кидду не повезло, его лишили права участвовать в управлении судном, но, по крайней мере, он мог вместе со всеми разделить общую радость.
Взгляд Тракстона блуждал где-то высоко, затем он опустил глаза, оглянулся и увидел Кидда. Том улыбнулся и, не скрывая своего восторга, сказал:
– Корабль несется словно рысак!
– Да, словно лошадь янки! – но в его тоне не слышно было злобы, а выражение лица странным образом смягчилось.
«Какое, должно быть, наслаждение управлять таким кораблем, как этот, – подумал Кидд: – против фрегата, вооруженного пушками двадцать четвертого калибра, не устоит никакой другой фрегат, и в то же время такой корабль мог либо преследовать, либо убегать от противника».
