Рафаэль Сабатини - Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник)
– У тебя будет свой корабль, мой мальчик, даже если мне придется продать ферму, чтобы его оснастить, – пообещал он Джервасу. – А прошу я, – добавил сэр Киллигрю, при всей своей щедрости не забывавший собственной выгоды, – одну четверть дохода от твоей будущей морской торговли.
В том, что морская торговля будет развиваться, никто не сомневался, считалось даже, что она будет куда более прибыльной, поскольку могущество Испании на морях сильно подорвано. Об этом в основном и шел разговор на корабле сэра Оливера «Роза Мира» по пути в Фал. Полагали, что он назвал свой корабль в честь Розамунд Годолфин, своей любимой девушки, заключив – я думаю, ошибочно, – что это сокращение от «Rosa Mundi»[58].
В последний день августа «Роза мира» обогнула мыс Зоза и бросила якорь в Гаррике.
Сэр Джон и его родственник распрощались с Трессилианом, добрались до Смидика, а потом поднялись в гору, на свой величавый Арвенак, откуда в ясный день открывался вид на Лизард, отстоявший на пятнадцать миль от Арвенака.
Не успев приехать в Арвенак, Джервас тут же его покинул. Он даже не остался обедать, хотя время было позднее. Теперь, когда Трессилиан вернулся домой, новости о последних событиях в Лондоне могли в любой момент достичь поместья Тревеньон, и тогда Джервас лишился бы удовольствия самому подробно описать Маргарет свой триумф. Киллигрю, прекрасно понимая, чем вызвана эта спешка, подтрунивал над ним, но отпустил его с миром и сел обедать один.
Хоть до соседнего поместья – от двери до двери – было меньше двух миль, Джервасу не терпелось добраться туда поскорее, и он пустил лошадь в галоп.
На подъездной аллее, ведущей к большому красному дому с высокими фигурными трубами, он увидел грума Годолфинов в голубой ливрее, с тремя лошадьми и узнал, что Питер Годолфин, его сестра Розамунд и Лайонел Трессилиан остались на обед у Тревеньонов. Было уже около трех часов, и Джервас с облегчением подумал, что они скоро уедут. А в первый момент, увидев лошадей, Джервас огорчился, решив, что торопился напрасно и его уже опередили.
Он нашел всю компанию в саду, как и два года назад, когда заехал попрощаться с Маргарет. Но тогда он только жаждал славы. Теперь он был овеян ею, и королева посвятила его в рыцари. Англичане будут повторять его имя, оно войдет в историю. Воспоминания о посвящении в рыцари в Уайтхолле придавали сэру Джервасу уверенности в себе. Рыцарское достоинство сразу вошло в его плоть и кровь, отразилось в горделивой осанке.
Он послал слугу доложить о своем приходе.
– Сэр Джервас Кросби к вашим услугам, ваша светлость, – произнес Кросби, появившись вслед за слугой.
Он был в том же эффектном бархатном костюме. У Маргарет на миг перехватило дыхание. Краска сошла с ее лица, а потом прихлынула горячей волной. Ее гости, два кавалера и сестра одного из них, были потрясены не меньше. Розамунд Годолфин, нежной белокурой девушке ангельского вида, было не больше шестнадцати, но ее чары уже воспламенили сердце властного, повидавшего жизнь Трессилиана.
Джервас и Маргарет посмотрели друг на друга и на мгновение позабыли обо всех вокруг. Застань он ее одну, Джервас, несомненно, заключил бы Маргарет в объятия: она сама дала ему это право словами, сказанными при прощании два года тому назад. Нежелательное присутствие гостей понуждало его к большей сдержанности. Оставалось лишь, взяв ее руку, низко склониться и прижаться к ней губами в ожидании будущего блаженства, когда он выпроводит назойливых гостей. С этого он и начал.
– Я высадился на мысе Пенденнис около часа тому назад, – сказал он, чтобы Маргарет оценила его нетерпение, жажду увидеть ее как можно скорее. Обернувшись к младшему Трессилиану, Джервас добавил: – Ваш брат привез нас из Лондона на своем корабле.
– Оливер дома? – взволнованно прервала его Розамунд.
Она побледнела, в свой черед, а ее красавец-брат нахмурился. Корысти и осторожности ради он поддерживал с Трессилианами видимость дружеских отношений, но истинной любви между ними не было. Они всегда были соперниками. Их интересы все чаще сталкивались, и теперь Питер вовсе не собирался поощрять любовь, вспыхнувшую между сестрой и старшим Трессилианом. Но Джервас припас для него неприятное известие.
– «Роза мира» бросила якорь в Гаррике, – ответил он на вопрос Розамунд, – и сэр Оливер, наверное, уже дома.
– Сэр Оливер! – эхом откликнулись юноши, и Лайонел повторил с вопросительной интонацией:
– Сэр Оливер?
Джервас улыбнулся с некоторой снисходительностью и, отвечая на вопрос Лайонела, рассказал о том, какая и ему, Кросби, выпала честь.
– Королева посвятила его в рыцари одновременно со мной, в прошлый понедельник в Уайтхолле, – добавил он.
Маргарет стояла, обняв за талию тоненькую Розамунд. Ее глаза сверкали, а глаза Розамунд были подозрительно влажны. Лайонел радостно засмеялся, узнав об успехах брата. Лишь Питера Годолфина не обрадовало это известие. Теперь эти Трессилианы станут еще несноснее, милость королевы даст им неоспоримое преимущество в графстве. Годолфин ехидно усмехнулся. У него всегда была наготове такая усмешка.
– Ну и ну! Почести, наверное, сыпались градом.
Джервас уловил насмешку, но сдержался. Он смерил Годолфина снисходительным взглядом.
– Не так щедро, сэр. Они доставались только тем, кого королева сочла достойным.
Джервас мог ограничиться намеком на то, что насмехаться над почестями – все равно что насмехаться над той, кто их дарует. Но ему хотелось продолжить разговор на эту тему. Гордость за свой успех, пришедший столь нежданно, слегка вскружила ему голову, ведь он был еще так молод.
– Хочу сослаться на слова ее величества, впрочем, может, это сказал сэр Фрэнсис Уолсингем, что цвет Англии – те двадцать тысяч, что вышли в море навстречу опасности и сломили могущество Испании. Таким образом, сэр, рыцарей всего один на тысячу. В конце концов, не так уж густо. Но если бы в рыцари посвятили всех участников битвы, все равно насмешка была бы неуместной и глупой: ведь это послужило бы знаком отличия их от тех, кто доблестно отсиживался дома.
Наступило неловкое молчание. Леди Маргарет досадливо нахмурилась.
– Как много слов и как мало сказано, сэр, – холодно заметил Питер Годолфин. – Смысл тонет в их потоке.
– Хотите, чтобы я выразил свою мысль в двух словах? – отозвался Джервас.
– Боже правый, нет! – решительно вмешалась Маргарет. – Оставим эту тему. Мой отец, Джервас, будет рад видеть вас. Он в библиотеке.
Это была отставка, и Джервас, полагая ее несправедливой, рассердился, но скрыл раздражение.
– Я подожду, когда вы освободитесь и проводите меня к нему, – сказал он с любезной улыбкой.
И тогда, досадуя в душе, кавалеры, едва кивнув Джервасу, распрощались с хозяйкой, и Годолфин увез свою сестру.
Когда они ушли, Маргарет неодобрительно скривила губы.
– Вы поступили дурно, Джервас.
– Дурно? Господь с вами! – воскликнул Джервас и, напоминая Маргарет, с чего все началось, передразнил жеманного Питера Годолфина: – «Ну и ну! Почести, наверное, сыпались градом». А это хороший поступок? Любой хлыщ будет насмехаться над моими заслугами, а я смирюсь со своей несчастной судьбой и подставлю другую щеку? Вы этого ждете от своего мужа?
– Мужа? – Маргарет сделала большие глаза, потом рассмеялась. – Будьте любезны, напомните, когда это я вышла за вас замуж. Клянусь, я не помню.
– Но вы не позабыли, что обещали выйти за меня?
– Не помню такого обещания, – заявила она с той же легкостью.
Джервас, не обращая внимания на легкомысленный тон, взвесил сказанное. У него перехватило дыхание, кровь отлила от лица.
– Вы собираетесь нарушить свое слово, Маргарет?
– А это уже грубость.
– Мне сейчас не до хороших манер.
Джервас горячился, теряя самообладание, она же сохраняла спокойствие и выдержку. Маргарет не прощала несдержанности ни себе, ни другим, и горячность Джерваса ее уже порядком раздражала. Он же продолжал свой натиск:
– Когда мы прощались в зале, вы дали обещание выйти за меня замуж.
Маргарет покачала головой:
– Если мне не изменяет память, я обещала, что выйду замуж только за вас.
– Так в чем же разница?
– Разница в том, что я не нарушу данного вам слова, если последую примеру королевы и проведу свой век в девичестве.
Джервас задумался.
– И каково же ваше желание?
– Я остаюсь при своем мнении, пока кто-нибудь не переубедит меня.
– Как же вас переубедить? – спросил он несколько вызывающе, задетый за живое этой недостойной, по его мнению, игрой словами. – Как вас переубедить? – повторил он, кипя от негодования.
Маргарет стояла перед ним прямая, натянутая как струна, глядя мимо него.
