Фредерик Марриет - Корабль-призрак
Через полчаса в комнату Амины вошли двое мужчин в длинных черных одеяниях и потребовали, чтобы она последовала за ними. Бедняжка не сопротивлялась. Да разве помогло бы ей это?
Амину повели через рыночную площадь к зданию, один лишь вид которого уже бросал ее в дрожь. Высокие ворота закрылись за ней, и вскоре она оказалась в одной из темниц святой инквизиции.
Глава тридцать шестая
Прежде чем мы продолжим наше повествование, нам хотелось бы познакомить читателя с церемониями и действиями инквизиции. Мы опишем инквизицию в Гоа, которая мало чем отличалась от подобных структур в других местах.
«Санта Каса», или инквизиция в Гоа, это массивное, четырехугольное, сложенное из камня здание с двумя пристройками, располагавшееся у рыночной площади Терра ди Сибайо. Большой центральный вход вел в зал суда, а боковые двери — в уютные покои инквизиторов и младших служащих. За жилыми помещениями на двух длинных галереях находились камеры и темницы. Их было около двухсот. Многие темницы пугали своим мрачным видом, но некоторые камеры были светлыми и не такими устрашающими. На галереях стояла стража, и малейший звук в любой камере долетал до охранников. Что касается еды, то пленники считали, что их кормят неплохо — пища готовилась такая, которая легко усваивалась при их малой подвижности. Узникам оказывалась и медицинская помощь, но священника присылали только при чрезвычайных обстоятельствах, так как им было отказано в утешении в вере, исповеди и даже похоронах. Если кто-то умирал в темнице, труп просто зарывали на кладбище, но суд над умершим продолжался. В случае признания усопшего виновным его останки выкапывались и над ними приводился в исполнение вынесенный приговор.
В Гоа было два судебных инквизитора: старший и младший, но оба выбирались неизменно из членов ордена святого Доминика.
Им помогали несколько судей из других духовных орденов, которые назывались депутатами святого суда и присутствовали только на его заседаниях. Некоторым служащим этого трибунала вменялось в обязанность осуществлять цензуру появлявшихся в печати книг с целью выявления крамолы против святой церкви.
У инквизиции были также общественный обвинитель, называвшийся инквизитором-прокуратором, и судебные исполнители, которые представляли интересы обвиняемого. Основное их занятие, однако, состояло в том, чтобы расспрашивать заключенных и доводить до судей выведанные секреты. Эти служащие назывались «искусители» и выполняли функции осведомителей святого суда. Но как ни была презренна эта работа, ею стремились заниматься дети аристократов. Они если и не считали за честь принадлежать к «искусителям», однако понимали, что эта должность позволит им обезопасить себя. «Искусители» проникали во все слои общества, и каждое кем-то опрометчиво сказанное слово становилось известно святому суду.
Вызов в инквизицию никогда и никем не отклонялся, ибо, попытайся кто-нибудь его избежать, все население поднялось бы и поддержало этот вызов.
Пленники страшного трибунала содержались в одиночках, и очень редко в одной темнице оказывались двое. Допускалось это только тогда, когда длительное одиночество грозило заключенному тяжелой болезнью или смертью.
Все заключенные обязаны были соблюдать абсолютную тишину. Тех, кто плакал или даже молился, избивали, заставляя замолкнуть. Наводящие ужас вопли истязаемых пытками часто разносились по галереям, как бы предупреждая томившихся в застенках, что их может ожидать та же участь.
Первый вопрос, который обычно задавался арестованному, звучал так: «Из чего складывается ваше состояние?» Арестант должен был точно указать, чем он владеет, и дать клятву в правдивости своих показаний. Если же выяснялось, даже после того как обвиняемый получал свободу, что его показания не соответствовали истине или были не точны, он вновь подвергался аресту, но уже под тем предлогом, что дал инквизиции ложную клятву.
Задавать этот вопрос у инквизиции имелись веские основания, поскольку все состояние обвиняемого переходило, как правило, к святому суду.
Законы инквизиции были таковы, что, применяя их, она создавала видимость, будто вершит справедливость. Хотя для доказательства вины было достаточно двух свидетелей, суд в любое время представлял семерых. Найти свидетелей труда для инквизиции не составляло, поскольку очных ставок не проводилось, а свидетелей нередко пытали. Они же, чтобы спасти свою жизнь, часто давали ложные показания.
Основными преступлениями, совершение которых преследовалось инквизицией, считались колдовство, ворожба, оскорбление религии и иудейство.
Когда Фердинанд и Изабелла Кастилийские изгнали евреев из Испании, те подались в Португалию, где их приняли, но с условием, что они станут христианами. Конечно, изгнанники соглашались, но не все приняли христианство. Тех, кто был крещен, стали называть новыми христианами, но новообращенных португальцы презирали, не веря в их истинное обращение. С течением времени многие из новообращенных вступили в браки с португальцами. Их потомки тоже считались новыми христианами, и на них обратила свое внимание инквизиция, обвиняя в иудействе, иначе говоря, в возвращении к еврейским храмовым обрядам.
Как же использовала инквизиция этот вид обвинения? Католика, происходившего родом из такой несчастной семьи, вызывали в суд и арестовывали. При этом он должен был указать свое состояние. Он послушно делал это, убежденный в своей невиновности и в надежде, что его скоро выпустят. Но едва показания становились достоянием инквизиции, его бросали в темницу, а имущество распродавалось, превращаясь в деньги, которые к нему никогда уже не возвращались. По истечении нескольких месяцев заточения обвиняемого приводили в зал суда и спрашивали, знает ли он, за что его держат в заключении. Затем советовали серьезно подумать и ничего не скрывать, давая тем самым понять, что только так он может снова обрести свободу, но пленник упорно настаивал на своей неосведомленности. Так повторялось бесчисленное множество раз. Приближалось время аутодафе, то есть публичной казни тех, кто был признан инквизицией виновным. Аутодафе проводилось раз в два-три года. Прокуратор предъявлял обвинение в иудействе, которое подтверждали семь свидетелей. Судьи снова уговаривали узника признать себя виновным, но тот продолжал утверждать, что невиновен. Несмотря на это, все равно выносился приговор: «Виновен! Хотя и не сознался!» — что означало сожжение заживо на костре в ближайший праздник. Приговор постоянно напоминался осужденному до самого дня казни. Напуганный страшным приговором и получивший заверения, что не умрет, если сознается, несчастный наконец сознавался, полагая, что спасся. Но он ничего не добился своим признанием, а лишь ухудшил свое положение.
