Юрий Иванов - Рейс туда и обратно
Прошелся по каюте, вернулся к иллюминатору, прислушался: смех чей-то послышался с пеленгаторного мостика. Да чей же, как не Грасинды-Розы-Марии-Виктории, юной сеньориты Ортеги? Ловят с Жоркой Куликовым коротенькие часы счастья, так странно добытые в океанских просторах.
Русов сел в кресло. Поспать бы перед вахтой, но чувствовал: ляжет и не заснет, будет крутиться с боку на бок. «Принцесса Атлантики»... Анечка с «Коряка». «Эльдорадо», уже, наверное, опустившийся на самое дно пятикилометровой впадины Агульяс, а может, повис танкер между дном и поверхностью океана? Слабое глубинное течение несет куда-то черный корпус судна, свисают из клюзов якоря, болтаются на тросах, сбитые волнами шлюпки, чья-то голова торчит из распахнутого иллюминатора... Кто? Рыжий страдалец? А может, бедняга Джим, чья жена в эти дни занимается оформлением страховых, в которые оценил сам себя Джимми Макклинз?.. И о Гемме он думал, о женщине-птице, о своем удивительном с ней полете над островом Кергелен.
Что же это было? Неужели всего лишь сон? А его удивительный бег с Геммой по берегу океана?.. Русов закрыл глаза и увидел высокий, обрывистый берег, ощутил скрипучую твердость укатанного волнами песка под ступнями ног. Волны кипели и с громом обрушивались на пляж, а потом с утробным урчанием и перестуком камней откатывались. А он бежит, стискивает сырую ладонь Геммы, балуясь, та тянет его к волнам, смеется, зовет, и они бегут следом за отхлынувшей волной и на какой-то черте замирают, видя, как серо-зеленой стеной становится дыбом очередная волна, а потом что было силы бегут прочь, бегут, ощущая спинами холодное дыхание несущейся вдогонку косматой воды... «Коля, еще! Гляди, какая волнища! Коленька, еще!» — зовет его Нинка, и они опять устремляются к воде... Как все здорово, хорошо. И этот пустынный пляж Куршской косы, волны, и нагая, вся в капельках воды, хохочущая Нинка... Стоп, стоп, но почему Нинка?
Русов открыл глаза, взглянул в иллюминатор — все так же раскачивалось там черное, усыпанное звездами небо. Все так же тяжко, маслянисто всколыхивалась вода и призывно кричали ночные птицы... Ну да, это они с Нинкой, а не женщиной из созвездия Северная Корона, носились как сумасшедшие по дикому, пустынному пляжу Куршской косы, а потом собирали янтарь и грелись у костра. Наступил вечер. И никуда не хотелось идти. Да и куда идти? Последний автобус, идущий из Клайпеды в Калининград, давно прошел, не пешком же топать сто километров? И ту ночь они провели в разбитой шлюпке. С недалекого луга он притащил охапку сена, они зарылись в него и воображали, будто находятся на необитаемом острове. Громыхали волны, и берег мягко вздрагивал от их ударов. Плыли над головой созвездия: ярко, сочно светила луна, и в ее плывущем свете пробежала по берегу лисица, оставив на сыром песке длинную ровную строчку следов...
Русов зевнул, потянулся, все ж спать пора, и вздрогнул, ощутив на своем лице легкое дуновение ветерка. Да нет же, не ветер это, а ночная птица влетела в иллюминатор. Вскрикнув, птица метнулась в одну сторону, в другую, ударилась о рундук и опустилась на письменный стол. Русов зажег свет и взял птицу в руки. Она походила и на стрижа, и на голубя. У ночной гостьи были узкие пепельно-серые крылья, маленькие, с перепонками лапки и голубиная головка с черными глазами. Русов поднес птицу ближе к лампе, и глаза ее загорелись глубоким изумрудным цветом.
— Так это ты опять прилетела? — пробормотал Русов. — Это ты?
В дверь стукнули, помедлив немного, Русов сказал: «Да». А птица испуганно трепыхнулась в его руках. Несмело, как-то бочком вошел кок и положил на стол исписанные листки. Увидев в руках Русова морскую птицу, кок вздрогнул и побледнел.
— Сама впорхнула? — зашептал он, испуганно глядя в раскрытый иллюминатор. — Плохой знак, Николай Владимирович, разве не знаете этого? Говорят, еще со времен парусного флота... Это ж твоя смерть прилетела, позвала. Слышишь, летають, крикають, а ведь это вовсе не птицы, все моряки погибшие, души ихние. — И еще тише зашептал: — Удавить надо, а то потонешь.
— А я останусь на суше, — криво улыбнулся Русов. — Вот и все.
— Океан позовет и не устоишь. Вернешься.
— Иди, кок. В семь утра встретимся.
Осторожно, на цыпочках Федор Петрович вышел, а Русов задумался, сжал пальцы и ощутил бурное биение маленького горячего сердца. Подошел к иллюминатору и выпустил птицу. Прислушался. Сверху, кажется от самых звезд, разносились призывные голоса.
— Итак, господа, начнем наши переговоры. — Русов поглядел на сеньора Ортегу. Тот кивнул. Перевел взгляд на кока и с трудом удержался от улыбки. Кок был в белой рубахе, пуговицы к которой отчего-то были пришиты синими нитками, в темных, солнцезащитных очках и белых нитяных, полученных, видно, у боцмана перчатках. И кок солидно кивнул, мол, все в порядке, чиф. Кашлянул в сухой кулак, разложил перед собой листки с рецептами и поправил очки. — Итак, рецепт номер один: щи. Записывайте, сеньор Ортега, я буду переводить.
— Я весь внимание, — сказал сеньор Ортега.
— Варим мясной бульон. Кладуть в него квашоную капустку, — высоким, напряженным голосом проговорил Федор Петрович. — Добавляють в него полтора стакана воды, немного масла, затем закрывають каструлю крышкой и тушать продукт час. — Кок передохнул, кашлянул: — После этого продукт заливають бульоном, кладуть в кастрюлю лавровый лист, перец, соль, мучную заправку и разные корешки, жаренные с томатом, и подають на стол. Рецепт стоить... — кха!.. — пятьсот долларов.
— Сто, — сказал сеньор Фернандо. — Я же не очень богатый миллионер, сеньоры.
— Четыреста, — внимательно поглядев на Русова поверх очков, сбавил цену кок. — Какие это будут щи, сеньор!
— Сто десять, — сведя лохматые брови, проговорил Ортега. — Сеньоры, не забывайте, что ресторан я открою лишь из желания установить более дружественные отношения между нашими странами!
— Двести пятьдесят, — предложил Русов. Кок встрепенулся, поднял руки вверх, махнул ими на Русова: что вы?! — Идем на уступки из этих же интернациональных побуждений, сеньор Ортега.
— Сто одиннадцать. Сеньоры, вы меня грабите.
— Двести.
— Сто двенадцать!
— Хорошо. Решили. Кок, пиши: рецепт щей уступлен сеньору Фернандо Ортеге за сто пятнадцать долларов, да?
— Да. За сто тринадцать долларов, — кивнул Ортега. — Дальше.
Вошел боцман, присел на краешек дивана, стянул с головы закапанный белой краской берет. Прислушался к разговору, подмигнул коку. Русов поглядел на часы. Ага, вот и Жора.
— Пирожки с картохой, — продолжил Федор Петрович.
— Все остальное я подберу из книги о русской пище, которую мне, конечно же, пришлют из Москвы, из посольства, если я попрошу об этом, — проговорил Ортега и поднялся. Кок в удивлении развел руками, а Ортега добавил: — Хотя вот что... Сеньор Русофф, вы переведите мне еще восемь предложенных сеньором Дониным рецептов, всего на сумму в тысячу долларов. Хорошо? Деньги я перечислю на вашу контору, раздадите их членам экипажа. Мне же хочется, чтобы хоть как-нибудь... Понимаете?
