Пётр Губанов - Пробуждение
— Кто это? — обратился Строд к старейшине.
— Прятался в сене, плохой, однако, человек, — отвечал старейшина.
— Вы — кто? — обратился Строд к незнакомому.
— Я — Куликовский, временный губернатор Якутской провинции, — залязгал зубами человек в лисьем малахае.
— Самозванец, а не губернатор, — произнес Строд. — Насколько мне известно, в прошлом вы — политический ссыльный?
— Да, я из политкаторжан, но так все в жизни перепуталось, — упавшим голосом проговорил Куликовский.
— За все преступные контрреволюционные действия вам придется держать строгий ответ перед революционным трибуналом! — сурово объявил Строд. — Увести арестованного!
6«Его превосходительству Дитерихсу Михаилу Константиновичу, — писал генерал Пепеляев, сидя в просторной горнице аянского мехоторговца Киштымова. — Во глубине якутской тайги, на военной тропе древних охотничьих племен, верящих в бога нашего так же, как все православные люди, я выступил в тысячеверстный поход с добровольческой дружиной. С божьей помощью мы отобрали у красных порт Нелькан, отбросив их нечестивое войско от побережья в глубь непроходимых лесов. К несчастью, в походе иссякло все продовольствие, а большевистских пароходов с провизией, на что мы рассчитывали, в порту не оказалось. Мне пришлось возвращаться в Аян, чтобы организовать снабжение наступающей армии. Генерал Вишневский повел войско дальше. Под священным знаменем Иисуса Христа он возьмет Якутск, и мы двинемся дальше через всю Сибирь к светопрестольному граду Москве…»
Вера в успех тысячеверстного таежного похода у Пепеляева сильно поколебалась с того дня, когда он со своей дружиной вступил в порт Нелькан. Просыпаясь по ночам в холодном поту, генерал озабоченно начинал размышлять: «Можно ли пройти через всю Сибирь по страшному российскому бездорожью до Москвы? Коли Александр Васильевич Колчак с многотысячной своей армией, даже двигаясь по железнодорожной магистрали, с грехом пополам смог лишь кое-где достичь Волги-матушки, то каково нам придется при походе на Москву через Якутск? Кошмар все это! Не светлая явь, как мне в Харбине казалось, а кровавая фантастика! Если бы войско наше разрасталось в походе как снежный ком, катящийся с горы, а то ведь приходят в дружину единицы. И кто к нам приходит? Разочаровавшиеся в жизни искатели приключений, неудачники-старатели, темные и неграмотные таежные охотники, которых обманули тойоны и шаманы…»
В горницу на зов генерала явился его адъютант подполковник Менгден. Лощеный остзейский барон с хитроватым прищуром серых крохотных глаз под густыми, сросшимися на переносице бровями и косым аккуратным пробором, пахнущий дорогим американским одеколоном, остановился в трех шагах от командующего и, учтиво наклонив голову, вежливо проговорил:
— Я вас слушаю, брат-генерал!
— Для солдат эти штучки и хороши, быть может, Оскар Леопольдович, а нам с вами не к чему изворачиваться друг перед другом, — раздраженно произнес Пепеляев. — Я позвал вас по делу: надо послать во Владивосток это донесение, — протягивая запечатанный конверт, продолжал он, смягчившись. — На парусно-моторной шхуне фирмы «Олаф Свенсон», что стоит сейчас возле причала, служит помощником шкипера русский человек, бывший морской офицер с канонерской лодки «Маньчжур». Вот с ним и передашь донесение. Завтра шхуна отправляется с пуганым товаром во Владивосток. Через несколько дней этот мой доверенный человек сумеет передать донесение Михаилу Константиновичу Дитерихсу.
— Слушаюсь, Анатолий Николаевич, — принимая пакет, осклабился барон Менгден.
Отпустив адъютанта, Пепеляев направился в столовую, где ожидал его за обеденным столом хозяин дома — татарин Ариф Арифович Киштымов. Дочь мехоторговца молча накрывала на стол. Розовая малосольная лососина, кетовая икра, тонко нарезанная оленина ломтями лежали на серебряных узких тарелках. Казанский купец Киштымов не раз бывал в Петербурге и всякий раз привозил оттуда дорогую и красивую посуду.
— Приятного вам аппетита, дорогой Анатолий Николаевич, — привстав за столом, подобострастно заулыбался Киштымов, — Наконец-то мы о делах наших сможем поговорить.
— Да, я вас охотно выслушаю, Ариф Арифович, — учтиво произнес Пепеляев.
Киштымов всячески старался заслужить доверие и благосклонность командующего белыми войсками.
— С дальних тунгусских становищ, аж от самого Маяхана, стали поставлять звероловы добытые меха, — торопился обрадовать Киштымов генерала. — Ваш приход на Аян пробудил край от спячки, в которой пребывали охотники при большевиках. Половину закупленной пушнины, как вы пожелали, я откладываю в ваши лабазы для военных нужд. Все идет, как условились, дорогой Анатолий Николаевич. Но часть пушного товара перехватывает на аукционе Джон Гудселл, представитель фирмы «Олаф Свенсон». Опять навез много разных товаров этот ловкий американец.
— Чем же он торгует на таежном аукционе? — заинтересовался Пепеляев.
— Охотничьими ружьями, порохом, дробью — всем, что в первую очередь надобно охотнику, — с готовностью отвечал Киштымов. — Кроме того, привозит сахар, муку и соль — самые нужные продукты для туземного народа. А уж до чего падки таежники до спирта, так не приведи господи! Вот и спаивает тунгусов Джон Гудселл. И дерет с них потом три шкуры. Может быть, вы, Анатолий Николаевич, сумеете как-нибудь урезонить проходимца Гудселла.
— Можно попытаться, но мы сильно от них зависим, Ариф Арифович, — невесело протянул Пепеляев.
— Крепко все перепуталось в судьбах русских людей и всех нас с приходом большевиков к верховной власти в Москве, — произнес в задумчивости Киштымов. — Вот и вас, Анатолий Николаевич, вижу, одолевают думы-заботы!
— Забот в нашем воинском деле хоть отбавляй, — охотно согласился Пепеляев с хозяином дома. — А в этом кошмарном походе против большевистских орд я вовсе покой потерял: шутка ли, пробиться по такой труднопроходимой местности до Якутска, а потом пройти через всю Сибирь? Я — коренной сибиряк, и тайга мне не страшна, но как подумаю о бедных солдатиках — братьях по несчастью, так у меня голова пухнет.
— А не обернется крахом все это? — спросил Киштымов и растерянно заморгал редкими ресницами.
Пепеляев молча уставился на хозяина дома, осмелившегося вслух высказать мысль, которая терзала его самого. Он невольно вспомнил о лейтенанте Соловьеве, с которым свела его эмигрантская судьба на острове Квельпарт, где застрял морской офицер со своим кораблем «Магнит». А после того как Соловьев выгодно продал судно китайским мореходам, Пепеляев вступил с ним в пай и с тех пор поддерживал дружеские отношения с бывшим лейтенантом. Захватив часть Охотского побережья, генерал выделил компаньону рыболовные угодья и участки в районе Командорских островов для охоты на морских котиков. На деньги, приобретенные от продажи военного транспорта, Соловьев купил парусно-моторную шхуну «Святой Михаил», укомплектовал ее частью команды «Магнита» и стал промышлять охотой на пушного зверя у берегов своей бывшей родины.
