Андрей Ивасенко - Земля туманов
Грузному, черноволосому мужику с низким лбом и глубоко посаженными, маленькими глазками, что стоял рядом с пердуном, не понравилась его выходка, он схватил его за шиворот, развернул и дал ему крепкого пинка – тот отлетел назад, в темноту, и застонал. Трудно было сдержаться, глядя на это. Толпа захохотала, зазвенела цепями.
Каторжанин со шрамами на лице снова повернулся к Оскару и вцепился ручищами в решетку:
– Колись, за что тебе оказали такие привилегии, не то я направлю свой член на тебя и буду справлять нужду прямо тебе в глотку, засранец! Мне, значит, гнилой воздух, вшивое тряпье, помои из гальюна на обед, а тебе – свежую водичку, сносную жратву и сучье солнце в радость?
– Да! Да! Расскажи! Нам тоже интересно! – дружно поддержала толпа.
– С ума посходили?! – Оскар оглядел по очереди каждого из окружавших его людей. Затем он посмотрел на крышку бочки, в которой было сделаны три отверстия строго такого диаметра, что в одно с трудом пролазила голова, а в два других, поменьше, кисти рук. И сказал: – Меня уже пятые сутки держат в бочке. Это вы называете поблажкой? Эта бочка заполнена соленой морской водой, а не питьевой! Она обычно разъедает кожу, если вы не в курсе! Подумайте, кто из вас мог бы вынести такие испытания? Включите мозги и пофантазируйте на эту тему иначе – с моей колокольни!
– Какая нахер колокольня, урод! – выкрикнул кто-то из толпы. – Правду говори!
Оскар не солгал, кормили его практически так же, как и остальных рабов. А солнце, когда стояло в зените, скорее обжигало кожу лица, чем ласкало ее лучами. Однако насчет того, что соленая вода раздражала его тело, он приврал, так как поры давно открылись и покрыли его жировыми выделениями.
– Ты чего-то очень мудрено говоришь, козел! – рявкнул черноволосый мужлан.
– Точно! Странный тип! – поддержал его другой раб.
Толпа загудела, как пчелы в растревоженном улье.
– Мучаешься, значит!? – заорал человек со шрамами. – В бочке с водой? Да ты принимаешь душ, парень, пока мы тут паримся! Я видел, как тебе давали кисель вместо воды! И овощи в похлебке – не гнилые! А до этого тебя держали наверху!
– Я ем с общего котла! – резко ответил Оскар. – Не ври!
– Да ладно, Шрам, – подергал того за рукав каторжанин, что стоял справа от него. – Брось! Он не в лучшем положении, чем мы. Может, он один из взбунтовавшихся неделю назад гребцов или даже член команды, чем-то сильно проштрафившийся перед капитаном?
– А может, он надзиратель? – предположил кто-то.
Толпа утихла, тяжело дыша; на Оскара смотрели десятки злых глаз.
Шрам, а это был именно он, оттолкнул заступника и разразился таким потоком ругательств и богохульств, весь урожай которых вряд ли целиком мог уместиться в тюремном трюме.
– Какого хрена вы там разорались?! – послышался строгий голос сверху. – Кто-то хочет сесть на весла или ждет, когда его протянут под килем? [68]
– С радостью буду грести, чем гнить в этой зловонной жопе! – ответил ему Шрам.
И он отчасти был прав. При том, что гребцы галеры являлись рабами, зачастую их положение было существенно лучше, чем у тех заключенных, кто находился в трюмной тюрьме. Гребцы попадали в особую категорию каторжников, так как капитаны галер были лично заинтересованы в их сравнительном благополучии. Нередко от прилежной работы гребцов напрямую зависела жизнь их владельца во время выхода в море и, тем более, в абордажном бою. Гребцам иногда, во время стоянки, даже выдавали хлеб, смоченный в крепком вине, дабы они, захмелев, могли хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей.
Бочка, в которой сидел Оскар, стояла у наклонного трапа [69]. Он глянул вверх – недоброжелательное красное лицо, обрамленное пышными рыжими бакенбардами, появилось в рамке люка.
– Когда нам пожрать принесут?! – раздался разноголосый хор из трюма.
– Какого черта вы разорались? – снова повторил вопрос надзиратель. – Закругляйтесь! Скоро вас покормят. Ждите!
– До вечера ждать? – крикнул Шрам. – Поторопитесь! Иначе мы сожрем того, кто сидит в бочке!
– Тишина, я сказал! – рявкнул надзиратель.
– Все будет в порядке! – ответил ему Оскар.
– Не забывайте об этом! – удовлетворенно напомнил надзиратель и тут же пригрозил: – Клянусь богом, если тотчас не заткнетесь и не прекратите беспорядки, я захлопну крышку люка на целый час и задраю барашки! Будете задницами дышать, как клещи! Ясно!?
Лицо надзирателя исчезло, он удалился, оставив узников поразмышлять над предупреждением.
– Боже, помоги нам, если он это сделает… – опасливо покосился наверх чахоточный каторжанин и перекрестился.
– Заткнись, доходяга, ты все одно скоро сдохнешь и пойдешь на корм акулам. – Шрам вспотел от негодования, глаза его налились кровью, он не израсходовал запас своего гнева, но присел и замолкнул.
Оскару было очень страшно оказаться среди такого количества невольников. Они его пугали. Мысли их точно спрятаны за изнанку сознания, до них не так просто дойти обычным разумом. Вокруг царила неописуемая толчея изнуренных, измученных людей. Если Оскар и находил сейчас хоть что-то приятное в этих грустных обстоятельствах, так именно то, что он был отделен решеткой от всех этих людей, что он находился ближе всех к люку и трапу, ведущему на палубу. Однако гнетущее беспокойство не покидало его ни на секунду. Угнетали не сами невольники, а их страх и ненависть друг к другу, которые он ощущал даже кожей. Куда ни посмотри – всюду хмурые лица. И темы разговоров у них были две: вода и еда.
В трюме шла постоянная омерзительная схватка за питьевую воду, еду и освободившееся место. Как только на борт «Горгоны» погрузили невольников, в трюме было так тесно, что те стояли, едва ли не наступая друг другу на ноги. Потом людей заметно поубавилось. Вероятно, когда-то в трюме были скамейки, называемые здесь «банками», или другие сидячие места, но их давно убрали, чтобы вместить побольше «пассажиров».
Тех, кто слаб и сильно истощен, определяли сразу, так как и одного взгляда было достаточно, чтобы сделать вывод: долго тот не протянет. Как только кто-то из них умирал, то ряды людей сдвигались, заполняя образовавшуюся пустоту и буквально затаптывая несчастного. Надсмотрщики забирали трупы каждое утро, чтобы предать их морю, однако в воздухе витал смрад разложения тел – плотный, как пудинг, хоть ножом режь – смешанный с запахами стоялой воды, дерьма, спермы, крови и мочи, хлюпающих под деревянным настилом.
Оскар сделал глубокий вдох и почувствовал, что ему просто не хватает воздуха.
«Господи, ну когда же это все закончится? – мысленно простонал он. – Этим людям даже свобода не нужна. Они уже свыклись с мыслью, что умрут в рабстве. Нет! Я не такой! Я обязательно отсюда выберусь!»
