Танит Ли - Пиратика
Судья взмахом руки заглушил протестующие голоса и подался вперед.
— Если бы вас простили, каково было бы ваше самое сокровенное желание?
— О, сэр! — Голди подняла к нему залитое слезами лицо. Крошечный крестообразный шрам, символ дурного обращения с нею, алел, как след поцелуя. — Я бы всей душой хотела стать тем, кем мне никогда не дозволяли быть. Женщиной. Просто женщиной. И я была бы благодарна тому, кто научил бы меня быть ею.
Судья прочистил горло и больше не произнес ни слова.
Десять минут спустя Малышка Голди, капитан пиратского корвета «Враг», была прощена. Точнее, признана совершенно ни в чём не виновной.
* * *Артия услышала эту новость от Тюремщика, когда тот вернулся.
— А что будет с командой Голди? — поинтересовалась она.
— Отправятся на виселицу, как и все вы.
— Похоже, у веревок будет много работы, — сказала Артия, как говорила когда-то Молли на сцене.
Потом дверь распахнулась шире, и в ней выросли два дюжих стражника: в камеру внесли несколько блюд, от которых поднимался пар, бутылку вина, горячий кофейник и проволочную корзину с раскаленными углями.
Планкветт степенно перелетел через камеру и приземлился на тарелку с картошкой.
— Гнусная птица, — процедил тюремщик сквозь зубы.
— Я просила камеру с камином, — напомнила ему Артия.
— Это невозможно. Эта камера специально предназначена для таких, как вы. Останетесь здесь. — Он придвинулся ближе и снова залебезил: — Но вашу команду я переселил. Камера хорошая, большая, с огромным камином — лучшая, какая у нас есть. Просто загляденье!
— Могу ли я вам верить? — Артия старалась не выдать охватившего ее волнения.
— Как пообедаете, можете сами поглядеть. Навестите свою команду, даю вам целых двадцать минут. Ну как, идет?
* * *Странно. Она вдруг вспомнила, как впервые увидела их, своих пиратов, в то утро в «Кофейной таверне» на западной окраине Ландона.
Они сидели на скамьях, придвинутых к камину, в котором горели дрова и трещали сосновые шишки. Огонь пылал знатный. Каналья-тюремщик не обманул.
В первый миг Артия огляделась, ища Свина. Но его, разумеется, здесь не было. (Он, высоко задрав желтый хвост и крепко сжимая в челюстях попугайскую косточку, опрометью бросился бежать с «Неуязвимого», едва корабль пришвартовался в Ландонском порту.
— Не огорчайся, — сказал Дирк Соленому Уолтеру. — Свин всегда такой. То уходит, то возвращается…
— Если вернется и на этот раз, — вздохнул Уолтер, — он нас не найдет.)
Но на этот раз Свин не вернулся. Этот пес, по словам Эйри, всегда знал, с какой стороны его лапка намазана маслом.
Планкветт восседал на плече у Артии, гордо выставив вперед клюв. Убедившись, что на скамейках сидят его старые знакомые, он пронзительно заорал и подлетел к ним.
Все вскочили, отшвырнув кружки с кофе.
— Планкветт!
— Артия! Это же Артия!
— Тебя что, посадили к нам, чтобы мы провели последние часы вместе?
— К сожалению, нет. Просто пустили в гости.
Их энтузиазм, как тонкая веточка в огне, вспыхнул ярко, и тотчас же угас.
Что еще сказать? Радоваться было нечему. Через три — точнее, через два с половиной — дня их вздернут на Локсколдской виселице.
И тем не менее они постарались провести время весело. Уселись в кружок у огня и принялись вспоминать прошлое, рассказывать забавные истории. Сказали Артии, что она чудесно выглядит, даже непохоже, что она только что из тюремной камеры. Она отвечала им тем же.
Потом все уткнулись носами в свои кружки.
— Мистер Вумс, — сказала Артия. — Будьте добры, отойдем на минутку.
Эбад (как, впрочем, всегда) был самым молчаливым из всех. Казалось, он ждал этих слов. Он встал и подошел с ней к забранному решеткой окну.
— Как ты сумела раздобыть всё это?
— Тюремщик хочет, чтобы я оставила автограф в его книге знаменитостей. Послушай, время истекает — он дал мне всего двадцать минут. Эбад, я вижу, вы не закованы.
— Они сняли с нас кандалы на время обеда, сказали, мы можем гулять свободно часов до шести.
— Значит, нужно успеть до шести! — Эбад вопросительно посмотрел на нее. Артия продолжила: — Еще не догадался? Камин!
— Можно попробовать — дымовая труба достаточно широкая. Но неужели здешние тюремщики такие дураки и не предвидели, что мы можем сбежать?
— По-видимому, да, Эбад. Дураки никогда не думают о каминах. Именно так я сбежала из Ангельской Академии. В том камине труба была достаточно широка для меня, а этот камин во много раз больше. Внутри должны быть ступеньки для трубочистов.
— Но если в других каминах, соединенных с этим, горит огонь, труба может быть горячей. Куда она выходит?
— На крышу, куда же еще?! Внизу по земле наверняка ходят стражники, но они не ожидают такого подвоха. Идите осторожнее, ступайте неслышно и держитесь крепче. Вам дали простыни? Тогда свяжите из них веревки, чтобы спуститься по стене. Это ваша единственная возможность спастись!
— А ты?
— Что-нибудь придумаю, Эбад. У меня еще целых три дня. Мне будет лучше думаться, если не надо будет беспокоиться за вас.
Эбад взял ее за руки. «Да, это прощание», — подумала Артия.
Подлетевший Планкветт уселся на их соединенные руки, вцепился когтями в запястья.
— Я оставлю его тебе, Эбад. Так будет лучше. — Артия погладила мягкую макушку попугая, покрытую перьями цвета рубина и нефрита — такими же были бальные платья Молли. — Будь осторожнее, Планкветт, старина. Береги себя, папа…
Эбад улыбнулся.
— Ты тоже, дочка, — сказал он. — Ты всё помнишь.
— Конечно, помню. Забыла только на шесть лет. Артия попрощалась со своей командой. Эйри плакал.
За ним прослезились Дирк, Уолтер, Вускери, Питер… Круглое лицо Честного Лжеца походило на одну громадную слезу.
— Осторожнее, ребята, а то огонь зальете, — печально заметил Глэд Катберт.
— Мистер Вумс скоро объяснит вам, что погасить огонь в камине — совсем неплохая мысль. Доброй вам ночи, джентльмены. Увидимся в лучшие времена. Где-нибудь в раю для храбрецов.
Когда носатый тюремщик отпер дверь, Артия тотчас же вышла в коридор. Тюремщик поворчал что-то себе под нос и запер дверь.
— Теперь-то вы подпишете книгу?
— Да.
— Тогда на вас хочет взглянуть парочка знатных господ и несколько дам. По одной минуте на каждого, а всего их пятеро. Тоже деньги, знаете ли… Мне придется заковать вас — они этого ждут. Нельзя разочаровывать публику. Сами, небось, понимаете, вы же актрисочка…
* * *«Хоть бы они убежали! Это всё, о чем я прошу. Мне бежать нельзя. А они должны».
Снова в одиночестве. Была ли она когда-нибудь так одинока? Она много раз оставалась одна… но это было не так.
