Джон Дрейк - Одиссея капитана Сильвера
— Но…
— ДЖОН!!! — заорал Ингленд так, что аж паруса вздрогнули и все головы повернулись в его сторону. Физиономия капитана покраснела от гнева. — Чего уставились? Нечем заняться? Поищете — найдете. — Все тут же отвернулись и отправились искать какие-нибудь занятия.
— Во! Видал? Пираты это или свободно объединившиеся люди? — капитан махнул рукой в сторону команды. — Настоящая дисциплина — это самодисциплина, Джон. Дисциплина свободных людей. Наши Артикулы.
— Ну-ну, — поморщился Сильвер.
— Черт бы драл твою твердолобость, — горячился капитан, теряя терпение. — Вот что. — Он остановился, обдумывая пришедшую в голову мысль. — Идем-ка, я тебе кое-что покажу.
Ингленд решительно направился к корме, соскользнул вниз по трапу и ввел Джона в свой кормовой салон.
В отличие от некоторых других капитанов, командир «Виктории» использовал свой салон для работы, устраивал в нем совещания офицеров, здесь же вырабатывались планы операций. Большой стол, стулья, шкафы, ящики, карты…
— Прикрой-ка люк, — указал он Сильверу на дверь. — Не скажу, что я команде не доверяю, но все же кое-что надо держать подальше от соблазна.
Он нашарил ключ, отпер один из шкафов и указал на лежащую на полке черную книгу.
— Вот они, Артикулы! — торжественно указал он на темный кожаный том. — Теперь и твое имя там, внутри. А вот флаг, под которым мы хороним погибших — Он возложил ладонь на черную ткань. — А вот, наконец… — Он вытащил из глубины шкафа табакерку. Ничего особенного в ней не было. Ни позолоты, на эмали, ни даже резьбы. Такие не носят на виду ради хвастовства. Большая, вместительная, прочная, но простая. Из черного африканского дерева. — Глянь-ка, сынок, и скажи, что это работа кровавых пиратов. — Он протянул табакерку Сильверу.
— И что? — спросил Сильвер, принимая табакерку.
— Что, что… Открой, дубина чертов!
Сильвер расстегнул застежку, откинул крышку, заглянул внутрь. Ничего… лишь два круглых кусочка бумаги, с дюйм в поперечнике каждый, на каждом следы древесного угля или стершейся сажи.
— Пустяк, бумажонки? — спросил Ингленд и сам себе ответил: — А ведь каждая из этих бумажонок свергла капитана. Одной Летур сместил Дэвиса, другой я сам сместил Летура.
Сильвер подцепил пальцем один из кружков. Перевернул. НИЗЛОЖЕН. Единственное слово на незапачканной стороне. То же и на второй бумажонке.
— И… Что это?
— Черная метка, сынок, черная метка. Средство, которое применяет команда, чтобы снять неугодного ей капитана.
Сильвер ухмыльнулся.
— Как будто детская игра.
— Только лучше в такой игре не участвовать. Капитан, получивший метку, предстает перед судом команды. И никто не смеет тронуть вручающего черную метку, не смеет помешать ему. Никто не имеет права тронуть и того, кто черную метку готовит. Л тот, кому ее вручают, подлежит суду… будь он хоть трижды капитан.
Ингленд завладел бумажками и предъявил их Сильверу по очереди.
— Эту вручили капитану Дэнни Дэвису, жадному до добычи, до чужих доль. Его повесили на рее. А эта для капитана Френчи Летура. Он навлек на команду слишком много бед. Его мы отправили голышом к Ямайке, десять миль пешком по водице.
— И какой отсюда вывод?
— Вывод, сынок, такой: мы здесь, на борту этого судна, живем по закону. Так же точно, как на борту любого судна короля Георга Английского, короля Людовика Французского или короля Карлоса Испанского. Разные короли, разные законы. И у нас иной закон, но это закон. Наш устав, наши Артикулы. Следовательно, никакие мы не пираты.
Слова капитана звучали столь искренне, с такой убежденностью, что Сильвер кивнул, соглашаясь. Он столько раз уже слышал одни и те же доводы, что утратил способность их опровергать. Да и кому охота думать о себе плохо? Так даже здравомыслящий человек принимает слабо обоснованные гипотезы, если они способствуют его самоутверждению.
— Ну и ладно, хватит об этом, я тебя не для этого пыл пал. — Ингленд смерил Сильвера задумчивым взглядом. — Ты неплохой парень, Джон Сильвер, с командой поладил. Знаешь, как они тебя зовут?
Сильвер ухмыльнулся:
— Как не знать!
— Ну, скажи.
— Долговязый Джон.
— Точно. Долговязый Джон Сильвер. Ты и вправду самый у нас долговязый. И один из лучших, не захвалить бы. Прирожденный мореход и вояка бравый. Можешь вести за собой. Так вот, Долговязый Джон Сильвер, я задумал сделать тебя офицером. Мало того, что у тебя хватка подходящая, так ты еще читать-писать умеешь да и в арифметике силен. А это у моряков встречается не чаще, чем яйца у евнуха. Я сегодня же начну готовить тебя на третьего помощника. Что на это скажешь?
— Большое спасибо, капитан! — рука засиявшего от радости Сильвера взметнулась к шляпе в салюте.
— Ты, как я понимаю, и сейчас не лыком шит. Курс держать можешь?
— Смогу.
— Вот и покажи. Пошли к штурвалу.
Они направились на мостик. Обменялись приветствиями с вахтой, с рулевым и первым помощником.
— Дай-ка мистеру Сильверу попробовать. Курс норд-норд-вест и по возможности ближе к ветру.
Рулевой убедился, что Сильвер перехватил штурвал за торчащие из него рукоятки, и отступил назад, предоставив управление судном стажеру. Ингленд и первый помощник стояли рядом, наблюдая за действиями испытуемого.
Удержать судно на курсе — задача не из сложных, тем более что Сильвер многократно занимался этим на других судах и набил руку, навострился следить за парусами и идти по заданному курсу, не насилуя штурвал, минимальными усилиями, Однако это задача и не из самых простых, поэтому действия Сильвера вызвали одобрительные улыбки капитана и первого помощника. Команда глядела на долговязую фигуру нового рулевого.
— По парусам будут предложения, мистер Сильвер? — спросил Ингленд, слеша толкнув в бок первого помощника.
— Я бы фок-топсель[27] выпустил, капитан, — не раздумывая, отозвался Сильвер. — Судно выдержит, а рулить легче будет.
Предложенное Сильвером выполнили, и «Виктория» действительно пошла легче, лучше слушаясь руля. Теперь уже и из команды раздались одобрительные возгласы.
— Неплохо, — сдержанно похвалил Ингленд, — Займемся теперь ходовой доской. Расскажи мне, что это за штука и с чем ее едят.
— Есть, капитан! — улыбнулся Сильвер, Так же обстоятельно, как принял, он вернул штурвал вахтенному рулевому и шагнул к колонке нактоуза,[28] в которой размещался компас. Здесь висела на крюке деревянная плакетка с рядами расходящихся от центра отверстий, повторяющих румбы картушки компаса. Из отверстий торчали колышки, прикрепленные к доске тонкими шнурками. — Каждую четверть часа по песочным часам с кормы опускают лаг,[29] определяют скорость судна.
