Юрий Клименченко - Штурман дальнего плавания
Я молчу.
— Ладно, пойдем ко мне. Согласен, что я прав?
— Согласен, — шепчу я.
В каюте снова садимся: капитан в кресло, я на стул.
— Грести умеешь?
— Так… немного.
— Хорошо надо уметь. А плавать?
Я мотаю головой.
— Матрос все это должен уметь. Но вообще ты молодец, что решил стать моряком. Учись хорошо, Гоша. Набирайся сил. Выучись грести и плавать. Выучи сигнализацию, компас, разбивку лота… Кончишь школу, приходи, возьму тебя матросом. А теперь беги домой. Дорогу-то к трапу найдешь?
Я медленно одеваюсь. Мне так не хочется уходить.
— Да постой-ка, — капитан открывает стол, достает оттуда крошечного белого слоника и подает его мне: — Возьми на память. Из Сингапура привез.
— До свиданья, Михаил Константинович. Я все сделаю, как вы сказали. Спасибо большое, — благодарю я и выбегаю из каюты. Прощай, «Трансбалт»! Меня не взяли…
4Уже более получаса я стою неподвижно у окна нашей комнаты и невидящими глазами смотрю на улицу. Мне мучительно стыдно. И кажется, что нет выхода из этого глупого положения! Как я покажусь теперь в школе? Нахвастался всем, нафасонил, а теперь — на тебе, снова вернулся в класс. Ведь меня же засмеют! А Колька Журкин, этот прилипала! Он мне не даст покоя. Будет, наверное, дразниться: «Эй ты, матрос с разбитого корабля!» Нет, это невыносимо. Надо уходить в другую школу. Лучше расстаться со своими ребятами, чем выносить такой позор. Эх, жаль, что Михаил Константинович не взял меня!
Входит мама. Я не оборачиваюсь. Мне стыдно. Я чувствую, что предательские уши выдают меня. Они красные как кумач. Мама подходит ко мне и ласково обнимает за плечи:
— Ну, как дела, Гоша? Что на «Трансбалте»?
— Меня не взяли, мамочка… Это… тот… пошутил…
— Я так и думала. Но мне не хотелось разочаровывать тебя. Ты должен был сам убедиться в том, что тебе еще рано плавать. Это ничего. Ты еще будешь моряком. Будешь плавать. Надо немножко подрасти. Осталось совсем недолго ждать. Время пролетит очень быстро.
Ведь то же говорил и капитан Логачев!
— Давай, Гоша, лучше чай пить, — улыбается мама, — я сегодня белую булку купила.
За чаем я подробно рассказываю ей, как меня принял капитан, и показываю белого слоника. Говорю я и о том, что хотел бы перейти в другую школу. Мама удивлена. Сбивчиво объясняю ей мотивы.
— Нет, Гоша. Это совсем не нужно. Все твои доводы такие пустяки, о которых не стоит даже и думать. Ребята у вас хорошие. Не беспокойся ни о чем, — успокаивает меня мать.
Но мне все это кажется не таким простым…
5На следующий день, как всегда, на углу Десятой Роты прощаюсь с мамой и, когда она скрывается из глаз, грустно плетусь домой. В школу я не пошел. Что-то надо предпринимать! Сходить, что ли, в семьдесят третью школу и узнать, можно ли перевестись? Но идти туда неловко. Начнутся расспросы, почему да отчего, что это за переводы в конце года. Ведь осталось учиться всего два месяца!
Дома стараюсь забыться. Перелистываю Станюковича, которого знаю почти наизусть. Не читается. Пробую заняться хозяйственными делами. Колю дрова и убираю комнату. Потом слоняюсь из утла в угол и бесцельно смотрю в окно. День тянется долго и скучно.
Вечером приходит мама. Спрашивает, как все обошлось в школе, как приняли меня ребята. Стараюсь не смотреть ей в глаза и говорю, что все в порядке и приняли меня хорошо. Мама задает мне еще несколько вопросов. Отвечаю односложно. Разговор не клеится. Беру книгу и делаю вид, что читаю. На душе скверно. Я привык говорить маме правду, а тут приходится лгать.
— Что-то у меня голова болит. Я лягу, — наконец придумываю я, чтобы избежать маминых вопросов.
— Ложись, сынок. Жара у тебя нет?
— Нет, мамочка, нет.
— Тогда ничего, завтра поправишься.
Но завтра повторяется та же история. В школу я не иду. Возвращаюсь домой и целый день брожу по комнате как неприкаянный. В голове сумятица. Как я буду разговаривать с мамой? Но мама приходит усталая. У нее много тетрадок, которые надо просмотреть, и ей не до разговоров.
— Как здоровье? Хорошо? Так сходи, Гоша, за хлебом, — просит она, — народу было много, поэтому я не зашла в булочную.
Я с радостью, только бы не оставаться дома, натягиваю пальто, беру сумку и выхожу на улицу. На улице хорошо. Слегка подморозило, и на тротуарах образовались длинные полоски гладкого накатанного льда. Я разбегаюсь и качусь. Раз, два, три!
Мы с Вовкой любили кататься по этим дорожкам и всегда норовили сбить друг друга с ног. При мысли о Вовке мне опять делается не по себе. Какой же выход из создавшегося положения? Ничего не могу придумать!
В булочной нос к носу сталкиваюсь с Аполлинарией Васильевной. Надо бы скрыться, да поздно.
— Гоша, что это ты в школу не ходишь? — спрашивает меня учительница.
— Да я хвораю, Аполлинария Васильевна.
Лицо мое заливается краской. Аполлинаша внимательно смотрит на меня:
— Хвораешь? Чем же?
— Так… просто…
— Вот что, Гоша, подожди-ка, я сейчас возьму хлеб, и ты проводишь меня немного. Надеюсь, дойдешь? Здоровье позволит?
— Позволит, — мрачно бурчу я.
Она покупает хлеб, и мы выходим вместе.
— Аполлинария Васильевна, давайте я понесу, — предлагаю я и беру из рук Аполлинаши сумку.
— Так как же твои дела, Гоша? Я слышала, ты собирался уходить в плавание? Правда это?
— Правда.
— Ну и что же?
Придется рассказать ей все.
— Не взяли меня. Капитан говорит — молод.
— Правильно он говорит. А в школу почему же не приходишь?
Я не знаю, что сказать. Потом решаюсь:
— Неудобно. Всем ребятам наговорил… в матросы иду. Смеяться будут.
— Знаешь, Гоша, — голос становится у нее задушевным и мягким, — ведь это такой вздор! Пусть тебя постигла неудача. Неужели из-за этого надо бросать учиться? Ломать свою жизнь? Грош цена человеку, у которого такая слабенькая воля, что при первой неудаче он склоняет голову. Я тебя не считаю таким. Правда, ведь у тебя есть воля?
— Есть, конечно, — уже облегченно соглашаюсь я.
— Ребят ты не бойся. Может быть, посмеется кто-нибудь. В этом страшного ничего нет. Ты и сам виноват. Не надо было хвастать.
— Я знаю. Да получилось как-то глупо. Я уверен был, что поступлю…
— Помни, Гоша, что ты живешь в такой стране, где исполнимы все желания. Добивайся, и если ты решил стать моряком, то ты им и будешь. Это — главное, а ложное самолюбие, хвастовство, зазнайство — это все нужно забыть. Надо иметь мужество признавать свои ошибки. Завтра приходи ко второму уроку. Ольга Александровна заболела. Прощай. Спасибо, что проводил.
