Глеб Голубев - Морские тайны
— Прошу вас, — показал он на глубокое кожаное кресло перед столом. — Чем могу служить? — Морозов смотрел на Арсеньева младенчески-голубыми глазами из-под мохнатых бровей.
Николай Павлович объяснил, что он адвокат, которому поручена защита в одном сложном деле, связанном с морской катастрофой.
— Речь, насколько я понимаю, идет о гибели «Смелого»? — перебил его Морозов.
— Да. Вы об этом слышали?
— Конечно. Значит, вы будете защищать капитана Голубничего?
— Да.
— Не завидую вам, — строго сказал Морозов, покачивая головой. — Дело совершенно ясное, бесспорное, вы же прекрасно, надеюсь, понимаете. Море уносит двадцать две человеческие жизни в самом расцвете лет. Это ужасно! Этому нет оправданий, сколько вы ни ищите. И защищать его — малоприятная задача, извините меня за откровенность.
Арсеньев неопределенно кивнул и открыл блокнот.
— Алексей Леонидович Карпицкий ведь уже дал исчерпывающее заключение, — насупившись, сказал Морозов. — Это мой ближайший помощник, доктор наук. Пригласить его?
Он потянулся к звонку, но Арсеньев поспешил его остановить:
— Нет, нет, товарищ Карпицкий мне не нужен. Он ведь участвует в этом судебном деле, а встречаться защитнику с экспертом до суда, в неофициальной обстановке, у нас не принято. Поэтому я и решил обратиться непосредственно к вам, чтобы проконсультироваться по некоторым вопросам. Вы же крупнейший специалист в этой области.
— А что именно вас интересует? — подобревшим голосом спросил Морозов, приглаживая редкие седые волоски вокруг лысины.
— Насчет этого течения возле острова, где погиб корабль...
— Судно, — поправил Морозов. — Корабли бывают только военные, а все прочие, в том числе и рыболовные траулеры, именуются судами. Исключение представляют только суда, хотя и числящиеся в составе военно-морских сил, но не принимающие непосредственного участия в боевых действиях. Их называют не кораблями, а вспомогательными судами.
Популярно-поучающий тон начинал раздражать, но что поделаешь с этими учеными-специалистами? Арсеньев решил перейти прямо к делу:
— Так вот, это сгонно-нагонное течение. Действительно ли оно могло играть существенную роль в гибели траулера? На этом основан один из пунктов обвинения.
— Разумеется! Сгонно-нагонное течение там довольно сильное, порядка полутора метров в секунду в зимнее время года. Оно прижимало судно к берегу. А этот, с позволения сказать, капитан его совершенно не учел и напоролся на подводные камни.
— Но он в свое оправдание утверждает, что при том шторме и ветре это течение ничего практически не меняло. Шторм достигал десяти баллов, траулер не мог спорить с ним — «машина не выгребала», как выразился капитан.
Морозов пожал широкими плечами с золотыми погонами.
— Непреодолимая сила стихии — вечное оправдание неудачливых капитанов. Но факты показывают иное.
— Вы имеете в виду упреки в отношении Голубничего в письме Лазарева?
— Конечно. — Морозов встал из-за стола и начал расхаживать по кабинету, сутулясь и склонив голову, словно боялся задеть нависший потолок. — История кораблекрушений богата удивительными и необычными случаями. Суда, бывало, пропадали бесследно, поглощенные океаном. И вдруг через много лет открывалось, кто повинен в их трагической гибели. В 1942 году у берегов Австралии пропал без вести небольшой спортивный катер. Спустя семь месяцев нашли бутылку с запиской его капитана. Он сообщал, что отказал двигатель и катер выносит течением в открытое море. К записке он приложил завещание, которое признали вполне законным. А вот ещё любопытный случай. В 1784 году, если мне не изменяет память, попало в шторм и затонуло японское пиратское судно. Один из пиратов перед гибелью записал на деревянных дощечках всю историю их преступлений, положил дощечки в бутылку и бросил в море — совсем как в романе Гюго. И что же вы думаете? Прошло полтора века — исповедь эта всё-таки попала к людям! — воскликнул Морозов.
Забывшись, он слишком резко взмахнул рукой и задел потолок. Но это его не охладило.
— А бесценное послание, доверенное «почте Нептуна» великим Колумбом? Оно дошло к людям лишь через триста пятьдесят восемь лет, дошло в целости и сохранности! Океан справедлив. Он увлекает корабли в свой глубины, и человек, допустивший ошибку, струсивший или совершивший подлость, думает, будто о его вине уже никто никогда не узнает. Но вот море выносит бутылку на пустынный берег — и справедливость торжествует!
Арсеньев невежливо хмыкнул и сказал:
— Но капитан Голубничий утверждает, что даже не подозревал о существовании этого течения.
— Всё отговорки, — брезгливо поморщился Морозов, усаживаясь за стол. — Попытка свалить вину с больной головы на здоровую. А вы поддерживаете его. Напрасно. Ведь в своих суждениях вы, юристы, придерживаетесь как будто иной линии? «Незнание закона не освобождает от ответственности» — кажется, так?
— Так.
— Вот видите. Хороши бы мы с вами были, если бы попробовали, скажем, выскочить из этого окна, ссылаясь на то, будто никогда не слышали о существовании закона всемирного тяготения. Боюсь, нам уже не пришлось бы в таком случае доказывать свою невиновность. — Он неожиданно хохотнул и тут же наставительно продолжил: — Каждый капитан обязан всё знать о море. Решительно всё! А практики, к сожалению, плохо знают науку, не уважают её, пренебрежительно относятся к нашим рекомендациям. Вот вам совсем свежий пример. На днях к нам в институт школьник прислал письмо. Масса ошибок, нелепые взгляды. Кстати, это тот самый юнец, который, как он утверждает, нашел на берегу острова Долгого бутылку с запиской...
— Виктор Малышев? — насторожился адвокат.
— Не помню, кажется, да.
— И что же он пишет?
— Чепуху всякую. У них, видите ли, есть там какой-то кружок, руководит им некий рыбак, видимо, весьма смутно разбирающийся в сложнейшей картине морских течений. Это бы ещё полбеды, но он забивает своими вздорными, ошибочными представлениями горячие головы подростков, сбивает их с толку. А школьникам надо давать лишь подлинно научные, строго проверенные сведения... Безобразие! Непедагогично! Я, конечно, написал в школу о том, что недопустимо доверять руководство научными кружками случайным людям...
— А что же именно говорится в письме Малышева?
— Зашел у них разговор о морских течениях, и этот, с позволения сказать, руководитель начал плести перед детьми всякие нелепости. По его мнению, видите ли, бутылку не могло принести к острову Долгому из того района акватории, где затонул траулер «Смелый». У этого рыбака свои теории, а очевидным фактам он, видите ли, не верит. Даже у подростков такая ересь вызвала резонное недоумение, и хорошо, что они обратились за разъяснением именно к нам в институт. Так что, слава богу, я смог исправить плоды его «просвещения».
— А письмо Виктора сохранилось?
— Конечно. У нашей Анны Андреевны вся переписка в идеальном порядке.
Морозов нажал кнопку где-то под столешницей, и в дверях тотчас же появилась чопорная старушка.
— Анна Андреевна, будьте добры, принесите то письмо, помните, от школьников. Оно пришло дня два тому назад или три.
— Сейчас, Иннокентий Ильич, — поклонилась старушка и скрылась. И тут же вернулась с папкой, уже раскрытой на нужной странице. Канцелярия у неё в самом деле была образцовой.
— Пожалуйста! — Морозов передал папку адвокату.
Секретарша немедленно исчезла.
На подшитом листке из ученической тетради было написано старательным почерком:
Глубокоуважаемые товарищи Академики!
Извините за беспокойство и за то, как отрываем вас от научной работы. Вышел у нас спор, который не можем разрешить. Почему и обращаемся к Вам за помощью. Вы конечно знаете, как в апреле прошлого года я нашел на берегу нашего острова Долгого бутылку с запиской, оповестившей весь мир как геройски погиб наш СРТ «Смелый». Но руководитель нашего кружка «Юных капитанов» Казаков Андрей Андреич говорит, что не могло течение принести сюда бутылку. Многие ребята с ним согласны и теперь смеются с меня. Как же так, раз бутылку я вправду нашел? Вы всё знаете, Глубокоуважаемые Ученые, хотя и Андрей Андреич тоже знает море, работает в рыбразведке. Так что помогите пожалуйста нам разобраться кто прав.
По поручению членов кружка «Юных капитанов»
Малышев Виктор,
остров Долгий, средняя школа, 7-й «Б».
— Видали, сколько ошибок насажали? Юные капитаны... Но любознательность весьма похвальная. Я им сам ответил. И этого знатока из рыбной разведки соответствующим образом осадил. Ведь бутылку-то в самом деле принесло течением! Это же факт, с ним не поспоришь. Не опровергнешь его по нехитрому принципу: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда...» Помните, у Чехова?
— Вы любите Чехова?
— Великий писатель!
«К тебе, пожалуй, подошли бы другие чеховские слова: «добродушен от равнодушия...» — подумал Арсеньев, но вслух этого, конечно, не сказал, а спросил:
