Александр Чернобровкин - Князь Путивльский. Том 2
Я замечаю, что тысячи Никиты и Амбагая спускаются с холма к реке, и поднимаюсь с небольшой свитой в деревню. Всего одна улица по обе стороны которой деревянные дома, крытые соломой, десятка два с половиной. Ничем не отличается от русских деревень. Двери в дома и сараи нараспашку, нет людей, не гавкают собаки и скот помалкивает. Здесь уже побывали мои воины, провели зачистку.
Из леса выходят поляки. Впереди скачет полусотня легкой кавалерии. Они заметили нас, остановились. Один человек поскакал назад с докладом. Никита и Амбагай разъезжаются по речному льду в разные стороны, не приближаясь к врагу. Они как бы ждут, чтобы узнать, много ли врагов, стоит ли нападать или надо смываться? Их нерешительность подзадоривает поляков. Они отходят от леса метров на двести и начинают строиться для боя. В центре – пехота, на флангах – конница с рыцарями впереди. Рыцарей человек пятьсот, остальные конные, около двух тысяч, – сержанты. Впрочем, может, это не сержанты, а рыцари, но доспехи имеют среднего и даже легкого кавалериста. Пехота, тысяч шесть-семь, простроилась одним полком. В передних шеренгах опытные воины, вооруженные копьями, в металлических шлемах и с большими миндалевидными щитами, а в задних, судя по прикрепленным к древкам вверх, а не вбок, косам, – крестьяне. Наверное, спешили на помощь сандомежцам. Не догадываются, что город уже взят.
Никита и Амбагай разворачивают своих воинов и неторопливо скачут по глубокому снегу к флангам построившихся поляков. Метрах в ста пятидесяти останавливаются и начинают обстреливать легкими стрелами, которые служат для поражения незащищенных целей. Первым стреляет тысяцкий стрелой со свистком – показывает цель. Его подчиненные дают залп по цели, чтобы трудно было уклониться. Бьют по бездоспешным лошадям всадников и пехотинцам задних шеренг. Из строя поляков выходит жидкая линия арбалетчиков и лучников, но успевают сделать один-два выстрела и падают в снег или убегают за спины товарищей. Время идет, мои воины стреляют и стреляют. Ржут раненые кони, кричат раненые люди, падают убитые. Им бы отступить в лес и подождать, когда кончатся стрелы или когда у нас кончится терпение и пойдем в атаку. Там, между деревьями, у них был бы шанс отбиться. Впрочем, там бы их никто не атаковал.
Рыцарям надоедает быть мальчиками для битья, но вместо того, чтобы отступить, они сами бросаются в атаку. Сначала их левый фланг, а потом, заметив это, подключается и правый. Конники Амбагая и Никиты сразу начинают отступать, отстреливаясь. По целине кони поляков движутся медленно¸ представляя из себя хорошую мишень. Теперь по ним бьют тяжелыми, бронебойными стрелами с гранеными наконечниками. Преодолев целину, рыцари переводят коней в галоп, чтобы угнаться за трусливо удирающим противником. Они уже чувствуют себя победителями, не замечая, что их становится все меньше и меньше.
Я спускаюсь с холма, занимаю место перед своей гвардией. Вот появляются воины Амбагая и Никиты. Они поворачивают за холм, обтекают наши фланги и останавливаются. За ними, отставая метров на сто, скачут поляки, которые, увидев перед собой выстроившееся войско, начинают останавливать коней. Задние напирают на них, не понимая, в чем причина задержки? И тут в них летит туча стрел. После пятого залпа лишь около сотни всадников скачет на уставших лошадях в обратную сторону. Я отдаю приказ – и за ними отправляются в погоню три тысячи отдохнувших всадников. Фланговые тысячи вырываются вперед. Они охватят врага и ударят, когда подтянется преднамеренно отстающий центр. Я с гвардией неторопливо еду за ними.
Поляки побежали, когда мимо них проскакали оставшиеся в живых рыцари и сержанты. Увидев выгнувшуюся дугой конную лаву, которая быстро скакала по утрамбованному снегу, дружно бросились наутек. Сначала задние ряды, потом передние. Удирали также безмозгло, как атаковали, то есть по дороге. Только несколько человек додумались свернуть в лес, спрятаться за деревьями. Остальных нагоняли мои воины и рубили, рубили, рубили…
39
В Сандомеже мы просидели две недели. Грабили округу и ждали, когда спадут морозы. Во время этого похода самые большие потери у нас были из-за обморожения. Байдар, узнав о нашей победе, не возражал. Он и сам остановился в каком-то местечке на берегу Вислы. В последний день зимы, когда потеплело, продолжили движение на Краков. По договоренности с Байдаром, он должен был подойти к столице княжества и помочь нам захватить ее. Болеславу, князю Малопольскому, посылали парламентеров с предложением сдаться. Князь отказался, но парламентеров не тронул. Кое-чему дикие монголу уже научили цивилизованных рыцарей.
После сильных морозов резко потеплело. Дороги превратились в кашу из снега и грязи. Наш обоз в день проходил от силы километров десять-пятнадцать. Он значительно вырос, благодаря награбленному. Сотни телег, кибиток, арб и вьючных лошадей растягивались на много километров. Конница вынуждена была не сильно отрываться от обоза, чтобы ни у кого не возникло желание воспользоваться плодами трудов наших праведных.
На полпути до Кракова разведка обнаружила войско численностью около полутумена. Кочевники считать не умели, поэтому прикидывали на глазок: тысяча, четверть тумена, полвина, две трети. Захваченный язык, молодой копейщик, белобрысый и конопатый и так сильно перепуганный, что даже веснушки побледнели, рассказал, что войском командуют сандомежский воевода Пакослав и кастелян Якуб Ратиборович. Интересно, где оба отсиживались, когда мы осаждали Сандомеж?! По моим прикидкам войско было ближе к Байдару, поэтому я послал гонца к нему с предложением уступить их мне. Чингизид согласился и сообщил, что сам нападет на второе войско, которое ведет князь Болеслав. Как рассказал польский копейщик, объединиться эти армии не могли, потому что гонор не позволял. Пленный, кстати, немного пришел в себя, увидев, что перед ним русский князь.
– Предлагаю на выбор: или остаешься пленным и после взятия Кракова тебя отпустим, или вступай в мое войско и получишь долю в добыче после захвата города, – предложил я.
– Лучше в войско, – сразу сказал он и объяснил, почему сделал такой выбор: – Краковчан давно пора наказать!
Кто бы спорил! Я приказал зачислить его в пехоту. Там у нас самая большая убыль и больше всего поляков-добровольцев. Их тоже историки обзовут монголо-татарами.
Оставив пехоту охранять обоз, который медленно полз в сторону Кракова, с конницей пошел на свидание с воеводой Пакославом и кастеляном Якубом. Встретились мы неподалеку от местечка с расслабляющим названием Торчок. Встреча состоялась под вечер, поэтому я решил перенести сражение на утро. Основная часть войска легла спать, а несколько сотен легких пехотинцев, сменяя друг друга, всю ночь беспокоили противника, имитируя нападение. Надо отдать должное воеводе Пакославу, расположил он свое войско грамотно. Они заняли склон холма. Впереди – пехота, а конница – сзади. Перед пехотой вкопали в землю заостренные жерди. С левого фланга из защищал лес, с правого поставили телеги и рогатки. Непонятным оставалось, что он здесь пытается защитить, не считая рыцарской чести? Или просто хотел отсидеться, пока мы не пройдем дальше, а потом вернуться в Сандомеж, но плохо спрятался? Я склонялся ко второму варианту.
