Андрей Ивасенко - Земля туманов
– А ты? – обратился к Тихоне Джек. – Чем болеешь?
– Мою болезнь ты знаешь, Джек, – Тихоня опустил голову. – Мне сложно будет… там. Да и ребят нужно поискать.
– Да, их нужно найти, – поддержал его Штопор. – Я видел, как упал после выстрела Кубышка, когда мы убегали. Если он мертв, то его нужно достойно похоронить. Мы переждем, пока каратели уйдут, и вернемся домой. Не суди нас строго, Джек.
– Это ваш выбор, – подумав, сказал Джек. – Вы в нем свободны.
Тихоня подошел к Джеку и протянул свой карабин:
– Возьми, Джек, это подарок от меня. Трофейный.
Джек взял в руку «Блазер»:
– Спасибо, Тихоня. Это очень хороший подарок. Я, честно говоря, мечтал о таком карабине.
Тихоня отошел назад.
– Я накормлю вас отличными акульими бифштексами! – попытался разрядить обстановку Белый Пит, обхватив двух подростков за плечи. – У нас отличный кок [43]! Аппетит успели нагулять? У меня уже у самого громко скрипят от голода шпангоуты [44]в желудке.
Они направились к шлюпкам.
– Идемте скорее! – продолжал боцман и, стараясь придать романтики, добавил: – Море нас заждалось! Ветер уж давно сидит на шее у парусов! А волны поют свою вечную песню погони и смерти!
Подростки переглядывались, но шли за ним.
Джек подошел к Штопору и Тихоне:
– Может, передумаете?
Они отрицательно помотали головами, не находя слов. У Штопора начали наворачиваться слезы на глаза, он едва сдерживал себя.
– Прощайте, друзья, и берегите себя! – Джек похлопал их по плечам, резко развернулся и последовал за остальными.
Румб посеменил за ним и запрыгнул в шлюпку.
Штопор и Тихоня долго смотрели вслед исчезающим теням шлюпок, и когда они растворились в сером мраке тумана, они вздохнули и направились обратно к гостинице.
Часть третья
«Морские зайцы»
Глава седьмая
Ловец червей
Пятнадцать лет спустя. Полинезия. Архипелаг Туамоту.
Туземцы убрали парус, как только лодка подошла к тому месту, где шумел прибой и открывался проход в узкий извилистый пролив, через который можно было попасть внутрь атолла. Гребцы – темнокожие, почти голые, в одних набедренных повязках – быстро одолели водоворот, ловко орудуя причудливой формы веслами. И вскоре проа [45], несмотря на свои неуклюжие очертания, послушно и быстро скользило по водной глади лагуны навстречу конусу давным-давно потухшего вулкана. Океан, сливающийся на горизонте с голубоватым небом, остался извне, отделенный широким кольцом измельченного кораллового песка, поднимавшимся на семь-восемь футов над высшим уровнем прилива. Солнце окружало золотистым сиянием строй кокосовых пальм, корявые стволы панданусов [46]и заросли пизонии [47].
В лагуне стоял штиль. Наполненный дремотой воздух нагонял тоску. Лишь гнездующиеся на острове птицы нарушали этот сонный покой, а легкие дуновения ветерка изредка доносили рокот прибоя, похожий на шум удаляющегося поезда.
Когда-то очень-очень давно здешние пляжи пестрили разноцветными зонтиками и шезлонгами, берег был густо застроен комфортными бунгало и ресторанами. Но события, происходившие на острове, постоянно изменяли его жизнь: люди то бросали остров, то вновь возвращались. После Нашествия последние поселенцы покинули атолл, а колодцы с питьевой водой они доверху засыпали коралловым песком. Со временем на острове не осталось и жалких лачуг, крытых старым железом – их унесли в океан ураганные ветры и штормы, временами обрушивающиеся на узкий берег, лишь местами достигавший шестисот футов в ширину. Кое-где, правда, если хорошенько присмотреться, виднелись пологие нагромождения камней, поросшие кустарниками – фундаменты и обрушившиеся стены зданий, наследие полузабытой и погибшей цивилизации белых людей. А в восточной части лагуны, где глубина доходила до двухсот тридцати футов, у берега каким-то чудом сохранилась полуразвалившаяся бетонная пристань с лебедкой и торчала грузоподъемная стрела ручного крана. Туда и направлялась полинезийская лодка-катамаран.
Туземцы не любили подобные необитаемые атоллы, а особенно их спокойную воду, в силу того что она напоминала им утоптанную, твердую, как камень, тропу, на которой лежит порча. Такие острова они считали проклятыми, потому что белые люди когда-то проводили здесь обряды страшного колдовства, отчего дрожала и лопалась земля, поднимался в воздух уродливый водяной столб, ветер и огромная волна вырывали деревья с корнями и уносили прочь, а по небу ползла грязная туча, дождь из которой сжигал растительность. Вскоре островитяне начинали умирать от неизвестной болезни. [48]
По туземным поверьям этот остров считался обиталищем злых духов, которое они старались обходить стороной. Но по большей части их отпугивала не его дурная слава и предрассудки, а то, что тихие воды лагуны с их малым содержанием морской соли облюбовали инопланетные паразиты – чешуйчатые черви. Сами же туземцы, выжившие после Нашествия, предпочитали жить на островах, окруженных моту [49]с широкими проливами.
Ловля морских червей дело непростое, порой смертельно опасное. Однако фунт высушенной и перемолотой чешуи червя на черном рынке стоил очень дорого. Чудодейственный порошок за сутки сращивал у человека поломанную кость, служил мощным антисептиком и быстро затягивал глубокие раны, останавливая кровь. Мясо червя быстро тухло, поэтому его попросту выбрасывали. Обычно туземцы убивали в год не больше дюжины червей, не достигавших длиной и пяти-шести ярдов. Этого вполне хватало, чтобы на вырученные деньги община могла приобрести достаточно оружия и боеприпасов и полгода отбиваться от амфибий на родном острове, превращенном ими в настоящую крепость. Не жадность к деньгам перебарывала страх у туземцев, нет, а желание сохранить свою жизнь, семью и землю.
Молодой белый мужчина, погруженный в размышления, сидел на носу лодки, вдыхая соленый воздух. Он смотрел то на коралловые поля и косяки разноцветных рыбешек, быстрыми тенями пронзавших прозрачную, изумрудно-зеленую воду, то на растительность на берегу, растянувшуюся сплошной стеной на несколько миль, то переводил взгляд на тощих туземцев, дивясь их природной выносливости и умению обращаться с веслом. Солнце палило их покрытые потом и узорами татуировок тела так нещадно, словно его лучи проходили через линзу.
Хотя шестеро гребцов и работали пагайа [50]изо всех сил, делали они это абсолютно тихо, не тревожа неосторожным движением безмятежную морскую гладь. Такой стиль гребли требовал от людей немалых усилий и длительных тренировок, потому их обучали чуть ли не с младенческого возраста.
