Бьёрн Ларссон - Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества
— Обо всех прекрасных моряках, которых уже нет на свете, — грустно ответил он и тут же прибавил: — Ни о чём.
— Но мы с вами живы-здоровы, — возразил я, дабы подбодрить капитана.
— Какая мне с того радость? — не поднимая взгляда, отозвался Флинт.
Пожалуй, тогда я в первый и последний раз не понял его. Чёрт его знает, понимал ли он себя сам…
В тот вечер Флинт, как я заметил, не особо налегал на ром. Я догадывался, чего он ждёт, но предпочитал не торопиться. Сначала пускай подадут еду. Еда прибыла с наступлением сумерек, когда Джоуб, Джонни и Дирк притащили двух коз, которых им удалось подстрелить перед самым закатом. Ребята пришли в страшное волнение, сопровождавшееся криками «ура» и всем, что положено в таких случаях. Меня это даже устраивало, поскольку всеобщее возбуждение придавало дополнительную остроту тому, что я задумал. Так и запишите.
— Эй, Деваль, — заорал Дирк, — ты у нас главный охотник, тебе и быть вертельщиком.
На это я, можно сказать, и надеялся. Поскольку Деваль был французом, его до сих пор считали охотником-буканьером былых времён. Вот почему ему поручали жарить коз на вертеле — тем способом, который по-индейски назывался barbacoa, а французы ошибочно нарекли barbe-au-cul, что значит «борода-на-заднице». Впрочем, в ошибке французов не было ничего удивительного, потому что у коз отрезали хвосты и им в задницу пихали рожон, на который их целиком насаживали. Богом клянусь, из-за торчавшего там огрызка хвоста иногда казалось, будто у козы и впрямь растёт оттуда борода, та самая французская barbe-au-cul. Да-да, так оно и было, хотя теперь все уже про это забыли. Думаю, мало кто подозревает, что моё прозвище значит не только Окорок-на-Вертеле, но и Борода-на-Заднице.
Деваль расплылся в своей самой обаятельной — кривой и презрительной — ухмылке. Улыбаться иначе он просто-напросто не умел. Потом он вытащил нож и, как полагается, отрезал у коз хвосты. Дирк дал ему заострённые колья, и Деваль одним тычком пронзил каждую тушу с кормы до форштевня. Всё шло согласно ритуалу, и члены команды, будучи завзятыми гастрономами, поддержали товарища воодушевлёнными криками. Тем временем Джонни соорудил с обеих сторон костра по треноге, и вскоре вокруг распространился аромат жареной козлятины. Я своими глазами видел, что у некоторых матросов текли слюни, как у последних дворняг. Впрочем, чего тут удивляться? Это была их первая свеженина за несколько месяцев.
Я выждал, пока каждый не получил свою порцию и у него по бороде не потёк жир. Тогда я, взяв наизготовку мушкет, встал позади Деваля, чуть сбоку от него.
— Минуточку внимания, друзья! — воскликнул я. — Один из ваших сотоварищей хочет сказать пару слов.
По-моему, все подняли головы, хотя никто не перестал чавкать, обжираясь и обпиваясь.
— Вы едите вкусное мясо, — продолжал я, — вы целы и невредимы. Запасов рома хватит чуть ли не на эскадру. У вас есть надёжный капитан, который, буде вы того пожелаете, превратит вас в богачей. Предлагаю выпить за него. Да здравствует Флинт!
Матросы от души грянули «ура». Команда знала, что без Флинта она не стоит ломаного гроша.
— Эти удовольствия заслужены, — рассуждал я далее. — Вчера вы взяли хорошую добычу. Каждый исполнил свой долг.
Помолчав, я сказал:
— Все вы можете гордиться собой.
И, сделав ещё одну паузу, уже более короткую, прибавил:
— Все, кроме одного.
Краем глаза я заметил, как Флинт положил руку на тесак. Он прекрасно понимал, что человек, в которого я мечу, может быть в сговоре с другими членами экипажа. Но у ползучего гада вроде Деваля не было доверительных отношений ни с одним матросом.
И всё же у многих рыльце оказалось в пушку, судя по тому, как они отводили глаза и елозили на месте.
— Во вчерашнем бою я потерял ногу. В сражении за правое дело такое не редкость. Мне даже, можно сказать, повезло — я остался в живых и могу стоять на земле хотя бы одной ногой. Вообразите, что отхватило бы обе. Представляете, на кого бы я стал похож?
Все явно представили себе, потому что многие схватились за животы от смеха. Должен признаться, что посмотреть на Долговязого Сильвера, который бы разглагольствовал без ног, то есть стоя задницей на песке, действительно было бы забавно — не мне самому, так другим. Эту картинку матросы, конечно же, и нарисовали себе. На большее их воображения не хватило.
— Предлагаю поднять тост за лекаря, — провозгласил я, перекрикивая гвалт, и все снова дружно завопили «ура».
Лекарь не просиял (такое было не в его духе), более того, он вытер ладонью вспотевшую лысину. Неужели думает, это шутка и на самом деле я обвиняю его в том, что он не сохранил мне ногу? Ну и пусть думает.
— А потому мы дадим нашему доку новое почётное поручение. Ему предстоит столь же резво и мужественно отпилить ещё одну ногу.
Во взгляде врача вспыхнул страх. Теперь парень уж точно решил, что я остался недоволен его лекарством и заставлю отрезать ногу ему самому. Но тут я поднял свой двуствольный мушкет и приставил его к голове Деваля.
— Наш уважаемый вертельщик сидит себе и в ус не дует, — произнёс я тоном, от которого прекратилось даже чавканье. — Мы, джентльмены удачи, добровольные компаньоны. Мы делим опасности и добычу по всем правилам искусства. Мы вписали в корабельные законы статью о том, во сколько оцениваются потерянные в бою нога, рука, палец… Капитанов мы избираем всеобщим голосованием. Мы умеем договариваться. Если кто-то несогласен, он может, как положено, потребовать обсуждения. Если кто-то имеет на другого зуб, они выясняют отношения на берегу. Разумеется, у каждого из нас свои недостатки, но в море наш девиз — один за всех и все за одного, в горе и в радости. Верно, ребята?
С разных сторон до меня донёсся одобрительный ропот. При всей их грубости и неотёсанности, мои товарищи считали за правило, что никто не должен мнить себя лучше остальных и позволять себе какие-либо вольности.
— Однако, — всё тем же тоном продолжал я, — когда мы собирались взять на абордаж «Розу», этот презренный трус по имени Деваль попытался сзади пристрелить меня. Что вы на это скажете, друзья мои?
Вокруг опять раздался гул, впрочем, довольно приглушённый. Я, конечно, знал, что не вызову, ни сочувствия, ни вспышки гнева. С другой стороны, никому бы не понравилось, если бы его ни за что ни про что подстрелили со спины.
— Доказательства! — туманным горном прорезал тишину голос Флинта. — Предъяви доказательства!
В этом был весь Флинт. Как ни крути, а в серьёзных делах голова у него варила что надо. Не найдись у меня доказательств, пошли бы сомнения и пересуды.
