Владимир Трошин - Любимцы Богини
– Сходи завтра в форме к бабушке, она очень будет рада.
Василий сначала отнекивается, но все же уступает ее настойчивым просьбам. Чего-чего, а привлекать к себе внимание он не любил. Что значит форма морского офицера на улице города в глубине России, где каждый второй мальчишка в детстве мечтает быть моряком! Это значит, что каждый встретившийся будет таращить на тебя глаза. Но посещение родственников – это святое.
Последующие дни отпуска были также посвящены хождениям по родственникам. У мамы их много. Это родные и двоюродные сестры, братья, тети и дяди. Кроме этого, целый день был отдан посещению старинного городского кладбища, на котором похоронены дед и крестный Василия – дядя Сергей.
Написал два письма Лене, два раза звонил ей с переговорного пункта и, наконец, получил тоже два письма. В одном была фотография. На обратной стороне она написала: «Очень скучаю. Лена». Письма были бесхитростные, чувствовалось, что их автор стеснялся выражать свои чувства. Но каждое прочитанное слово вызывало в нем чувство умиления и восторга. Он бесконечно перечитывал их, каждый раз находя в словах новый, как казалось ему, скрытый, только ему понятный подтекст. От матери не укрылось, что с сыном что-то не то. На соседских девиц не смотрит, все время о чем-то думает. Как-то попросила:
– Ну, фотографию-то питерской, покажи!
Смущаясь, Василий достал спрятанную на полке книжного шкафа фотографию. Мать долго смотрела, потом сказала:
– Интересная! Только смотри, молодые все такие! Ты не думай! Я это просто так.
Пытался помогать родителям в уходе за птицей и двумя кабанчиками, но мать категорически запретила:
– Что соседи подумают! Ты же офицер!
Июль был прохладным и понежиться, на речном пляже ему не удалось, но в реке накупался в свое удовольствие. Рано утром, еще до того как вставали на работу родители, он, прихватив полотенце, на цыпочках, стараясь не шуметь, проскальзывал в калитку и шел по пустынной улице к берегу реки. Там, размявшись, разгоряченный упражнениями, пробежав по берегу метров пятьсот против течения, на быстрине бросался в прохладные струи и плыл вниз.
Отец, насмотревшись, как он изнывает от скуки по вечерам, как-то положил на стол перед ним пакет из старых, пожелтевших от времени газет:
– Посмотри, может что интересное!
И пояснил:
– Менял лист железа на крыше и под балкой нашел!
В пакете лежали: «Введение в акушерство и гинекологию» – 1946 года, «Строевой Устав РККА» – 1939 года, «Выведение новых культурных сортов плодовых деревьев и кустарников на Севере» И.В. Мичурина – 1915 года издания и «Курс русской истории» В.О. Ключевского, изданный в 1906 году Московским Государственным Университетом. Как и почему такие разные книги оказались вместе?
С трудом, привыкая к «ятям» и «ижицам», Василий начал с Ивана Владимировича Мичурина. Не нужно думать, что он был заядлым садоводом, и его интересовали все эти «прививки», «менторы» и «подвои». Его интерес к книге был подогрет отголосками событий двухлетней давности. Тогда, в Москве, находясь в компании знакомых одноклассника Сережи Коробицына, он серьезно, чуть не до драки, поспорил с его другом, студентом Тимирязевской Академии. Случилось так, что за застольем возникла тема культа личности Сталина. Друг Сергея, претендующий на лавры диссидента (Василий это понял, когда увидел у него в туалете, лежащий для известных нужд томик избранных произведений Л.И. Брежнева), неожиданно завел разговор о разгроме генетики в Советском Союзе. При этом он обвинял не только Сталина и Лысенко, но и Мичурина, называя его «сталинским холуем». Василию тогда было очень обидно, что он ничего не знает об этом деле. Но он был уверен, что человек, выведший более трехсот сортов новых культурных растений, результатами трудов которого, пользуется все человечество, не заслуживает подобных оскорблений. Тогда, Серега с трудом их разнял. Уже прочитав предисловие, Василий окончательно убедился в правоте своих мыслей. Иван Владимирович, был уверен в своих взглядах еще задолго до того, как узнал о существовании Сталина и Лысенко, и умер в 1937 году, когда генетиков еще никто не преследовал.
Книги по истории были страстью Василия. Правда, Ключевского он никогда не читал и ничего о нем не слышал. В школе говорили о Татищеве, Карамзине, но про этого историка – ничего. Приступив к чтению, он понял с первой страницы, что эта история России совсем не такая, какую давали в школе. Словно с нее, как со сверкающей безделушки, сняли весь лак и позолоту, обнажив грубую суть. Встречая на страницах книги упоминания о своем городе и его жителях, Василий чувствовал, как для него стираются временные рамки и ограничения, и он вдруг начинает понимать поступки и дела соотечественников, как непосредственный участник этих событий. Ему стало понятно, почему центральный и кооперативный рынок, забыв истинный смысл, горожане уже полтора века называют «мужским» и «женским». Эти названия сохранились с того позорного периода истории России, в котором существовало крепостное рабство. На «мужском» рынке продавали крепостных рабов мужского рода, а на «женском» – разлученных с ними, жен и детей. Известно стыдливое признание Петра I, о том, что крепостных продают: «Яко скотов, чего во всем свете не водится». Пытки, которым подвергала своих крепостных Салтычиха, повергли в ужас даже императрицу. А что творилось в глухих местах России? Какие человеческие трагедии разыгрывались в «дворянских гнездах», кроме тех о которых он знал из истории и художественных произведений? Бобылев никак не мог понять, как великий народ, впервые заявивший о своей свободе на Куликовом поле, покоривший за неполных сто лет пространство от Урала до Тихого океана, вышедший победителем из многочисленных жестоких войн, позволил закабалить себя!
Ему представилась картина горящей помещичьей усадьбы. Языки пламени выхватывают из темноты фигуры вооруженных вилами и топорами крестьян. Двое казаков волокут упирающегося, со сбитым на бок париком, барина и бросают у его ног.
– Где Лена! – спрашивает грозно он. Барин хватает его за ноги:
– Не губи, все отдам.
Василий не сохранив равновесие, падает и кто-то из казаков, почти вплотную приблизив к нему, украшенное роскошными запорожскими усами лицо, кричит:
– Вставай парень, вставай!
Василий хочет встать, но не может. Лицо казака ему кого-то очень сильно напоминает, он пытается вспомнить и просыпается.
В нос ударяет острый запах еды. Перед ним смеющееся лицо одного из попутчиков, только что виденное во сне:
– Хватит спать, присоединяйся к нам, командир!
Василий свесил голову вниз. На столике, накрытом газетой, бутылка минералки, в окружении нехитрой еды, состоящей из рыбных консервов, колбасы, сыра, каких-то, явно домашнего приготовления, пирожков и громадного шмата сала.
