Луи Буссенар - Под Южным Крестом
Бойня закончилась. Душегубы – и это слово не является преувеличением, – наконец, нарушили тишину. Теперь оба француза могли дать волю своему восхищению, но в большей степени удивлению, спровоцированному дикарями, видевшими перед собой только «буронг вайя», на которых они обращали не больше внимания, чем наши крестьяне на заурядных воробьев.
– Бедная маленькая тварь Божья! – приговаривал Пьер с состраданием, вызывающим умиление, аккуратно поднимая маленького «изумруда», на чьем клювике застыла капля крови. – Какие вы прекрасные, словно яркие лучи солнца, отражающиеся в брызгах луж, и надо же такому случиться, что эти гадкие черномазые убивают вас так жестоко, и все ради того, чтобы содрать с вас кожу! И зачем все это, спрашивается?
– Все для того, чтобы очутиться на шляпке хорошенькой дамочки, а также на шляпках уродин, которые не хотят довольствоваться тем, чем их одарила природа, и заимствуют украшения у этих бедных птичек.
– Ну что же! Если бы в этом мире нашлась такая особенная женщина, которая была бы достойна зваться мадам ле Галль, и если бы ее супруг, присутствующий здесь, был миллионером, мадам ле Галль скорее ходила бы вовсе без головного убора, чем поощряла своим кокетством массовое убийство. Вот так!
– Ты совершенно прав, матрос. Я тоже пережил потрясение, увидев, как таким варварским способом уничтожают этих прелестных созданий. Только взгляни, как все в них гармонично. Как сочетаются эти яркие цвета, как изысканно переходят один в другой; нет никакой дисгармонии, никакой крикливости, а при этом оттенки их оперений поражают невероятной насыщенностью! Их туловища грациозны, наряды элегантны.
– Я отлично понимаю, о чем ты говоришь. Большие попугаи-ары из Гайаны и Бразилии одеты в «яркие наряды», как и эти птицы солнца, они такие же разноцветные, но при этом выглядят смешными.
– Браво. А все дело в том, что райские птицы носят туалеты, словно истинные парижанки, в то время как ара, окрашенный в те же цвета, кажется разнаряженным в пестрые лохмотья, как безумные англичанки.
В это время папуасы «подготавливали» райских птиц так, чтобы их кожа превратилась в товар, за которым с такой жадностью гоняются все торговцы. Работа была несложной, и выполняли ее дикари с должным усердием и проворством. Отрезав лапки и крылья, они брали прекрасное тельце, просовывали под кожу палку, которая застревала в клюве, и наматывали эту кожу вокруг палки, одновременно покрывая ее ароматической смесью, после чего оставляли сохнуть. Именно в таком виде, без всяких изменений, райские птицы и попадали в Европу.
К концу часа от радужной стайки птиц солнца не осталось и следа – лишь плотно скрученные цилиндрики да куча окровавленных тел, разложенных на большом пальмовом листе.
– Что ты собираешься делать вот с этим? – спросил парижанин у Узинака.
– Съесть, – ответил доблестный папуас. – «Буронг вайя» вкусны в любое время года, но в это – особенно. Они питаются мускатом, который их опьяняет и придает их плоти особый аромат. Ты увидишь.
– Спасибо, – живо откликнулся Фрике. – Что-то этим утром у меня нет аппетита. Я удовлетворюсь кусочком саго. Пуф! Эта пища покажется мне трапезой римского императора.
Глава XII
– Итак, матрос, что ты обо всем этом думаешь?
– Что я хотел бы поскорее убраться отсюда.
– Звучит привлекательно. А уж как я этого хочу!
– Нам решительно не везет.
– Да уж, невезение так невезение!
– В конце концов, невезение начинает надоедать. Попасть под замок на борту «Лао-Цзы» и при этом приобрести в качестве лучшего друга лютый голод, попасть в окружение на острове Вудларк… хорошо, что еще не съели…
– Теперь мы заперты здесь, на высоте сорока пяти футов, на каком-то решетчатом настиле в две сотни квадратных метров…
– И под рукой нет ничего, что можно было бы забросить в продовольственный трюм.
– Почти как на борту парусника, застрявшего в открытом море из-за мертвого штиля, когда уже съели всех матросских кошек и крыс с камбуза. Это напоминает мне времена, когда я служил юнгой. В ту эпоху старые моряки не покидали свой пост на протяжении всего путешествия: трюмные матросы оставались в трюме, а марсовые матросы – на марсе.
– Такое просто невозможно!
– Возможно. Ты должен был узнать об этом из палубных сплетен. После двух лет плавания трюмные матросы выползали из своей дыры мертвенно-бледными, словно сырое тесто…
– А как быть с марсовыми матросами?…
– Сидели среди такелажа, как попугаи на жердочке. Спускали оттуда корзину, которую юнга наполнял едой, захваченной в камбузе.
– А сегодня ни камбуза, ни корзины…
– И у юнги живот к спине прилип, как у тех самых моряков старой закалки.
– Это не может длиться вечно.
– Слабое утешение, но тем не менее.
– Что делает враг?
– Ха! Как обычно – прячется, готовый в любую секунду нашпиговать нас стрелами с красным оперением.
Фрике невзирая на ночную темноту тихонько подошел к самому краю воздушной платформы и попытался пронзить зорким оком окрестную тьму.
– Будь осторожен, матрос. Ты знаешь, что этот решетчатый настил широк, но у него нет леерной стойки.[59]
– Не бойся, мне это известно.
– Ничего нового, не правда ли?
– Ничего. Под деревьями черным-черно, как на дне глубокого колодца. Лунный свет просто не может преодолеть эту плотную зеленую завесу.
– Кстати, касательно наших друзей-папуасов, что там у них? Что-то их совсем не слышно.
– Они точно так же, как и мы, держатся за животы. Они расположились с другой стороны дома, уселись на корточках вокруг костра, отблески пламени которого прикрыты листьями саговой пальмы.
– Я еще раз выскажу свое мнение: это не может продолжаться вечно, и, если не найдем выхода из сложившегося положения, мы скоро начнем потихоньку есть друг друга.
– Надо же, кажется, что жаркое из райских птиц мы ели дьявольски давно. А ведь начинали именно с него.
– Ну, это было нетрудно, потому что они были очень вкусны. Как жаль, что у нас нет еще двух или трех дюжин таких птичек.
– Еще лучше добавить к ним двести кило саго. Хотя нехватка воды чувствуется много сильнее, чем можно было ожидать.
