Алексей Новиков-Прибой - Женщина в море
К судну, гремя по камням, подкатил легковой извозчик. С повозки слезла дама в сером костюме, в голубой шляпке со страусовым пером.
Капитан, сорвавшись с места, быстро сбежал вниз и в одно мгновение очутился на стенке. Навстречу ему, неся в руке маленький кожаный чемодан, шла легкой походкой полногрудая брюнетка. Это была жена его, Елизавета Николаевна, почти в два раза моложе своего мужа. Он услужливо взял от нее чемодан и, виновато улыбаясь, провел ее по сходням на судно.
— Ты что, Лизочка, — проводить нас вздумала?
Лицо женщины, слегка напудренное, в черных завитых локонах, ласково заулыбалось.
— Нет, я просто хочу прокатиться на «Дельфине». И знаешь что, Петушок? Мне эта идея сразу пришла в голову, совершенно неожиданно. Я собралась в каких-нибудь пять минут. Ужасно боялась, как бы не опоздать…
Капитан остановился, Испуганно глядя на жену.
— Но, Лизочка, мы ведь идем в большой рейс…
Она перебила его:
— Тем лучше. Мне ужасно надоело дома сидеть. Хочется освежиться и подышать морским воздухом.
Капитан знал, что жена его неумолима в своих капризах, но все-таки попробовал еще раз осторожно возразить, боясь расстроить ее:
— Не забывай, Лизочка, что сентябрь на дворе. А в эту пору погода часто меняется.
— То есть?
— Может буря разыграться.
— Ах, буря! Ты не можешь себе представить, Петушок, как мне хочется видеть бурю! Я безумно люблю большие волны!
Она всплеснула руками и звонко рассмеялась.
Капитан, сдаваясь, растерянно забормотал:
— Судно наше маленькое, слабое. Избави бог, если нас застигнет в пути шторм.
Елизавета Николаевна вдруг сдвинула брови.
— Молчи, несчастный! Другой бы муж обрадовался, что с ним жена едет, а ты только можешь расстраивать меня. Кончено! Я остаюсь при своем решении.
Гордо держа голову, она направилась в капитанскую каюту.
Огрызкин, вздохнув, нерешительно поплелся за нею.
Матросы на баке переглянулись, прыснули от смеха.
— Не баба, а динама.
— Теперь она ему устроит баню градусов на семьдесят.
— Начинает уж поддавать пар.
Из капитанской каюты в продолжение нескольких минут доносился повышенный голос Елизаветы Николаевны.
Наконец Огрызкин появился на мостике с таким видом, точно его оттрепали за уши.
Он справился по переговорной трубке, как обстоит дело в машине, а затем, взглянув на сияющий крест собора, как бы ища в нем поддержки, огорченно крикнул матросам:
— Отдать швартовы!
Машинист Самохин смотрел на него, сложив губы в брезгливую гримасу.
IIК вечеру «Дельфин» находился уже далеко в море. Берег, оставшись позади, исчез совсем. Солнце, спускаясь к горизонту, светило в правый борт, а с левого борта, на прозрачно-зеленой воде, двигалась тень судна. Слабый зюйд-вест дул порывами, с передышкой, исчезая и снова появляясь. Море слегка лишь морщилось, лучисто сверкая бликами, точно по нем водили невидимым гребнем.
«Дельфин» исполнял свои обязанности довольно добросовестно, двигаясь вперед ровным пятиузловым ходом. Это почти все, что он мог дать. Со средины корабля, из глубины открытых люков с остекленными крышками, доносились ритмические вздохи машины. Под кормою, где вращались лопасти винта, глухо рокотала пенистая струя. От носа лился звенящий шум воды, выворачиваемой форштевнем.
Впереди, в двух-трех милях, дымя, ползло какое-то судно. «Дельфин» догонял его.
На мостике находились трое: капитан, его жена и рулевой.
Елизавета Николаевна стояла без жакета, в белой прозрачной кофточке, плотно облегающей ее упругую грудь. На голове вместо шляпки был повязан тонкий шелковый шарф желтого цвета. Ветер играл концами этого шарфа, и казалось, что вокруг зардевшегося лица вьется пламя. Восторженная, она улыбалась морскому простору, залитому солнцем, и матросам, сидевшим на баке.
— Ах, какой прелестный воздух! Даже легкие щекочет.
Пробовала управлять рулем. Но «Дельфин», почувствовав слабость женской руки, начинал рыскать вправо и влево. Матрос Квашин, крепкий малый, с засученными рукавами, хватался за ручку штурвала, помогая поставить судно на курс. Она возбужденно смеялась.
— Если бы мне поучиться с недельку, я бы вполне могла управлять рулем. Как по-твоему, Петушок?
— Хитрости тут нет никакой, — ответил Огрызкин улыбаясь.
Довольный хорошим настроением жены, он важно прогуливался по мостику, заложив назад руки и выпячивая впалую грудь.
На баке двое матросов, глядя на мостик, тихо рассуждали:
— Митька-то наш почти не смотрит на компас. Все время запускает глаза за пазуху капитанши.
— Чует, где жареным пахнет. Она, брат, тоже штучка. Очень глазами вскидчивая.
— Жену бы, Ваня, такую тебе. Эх, и хватил бы горя.
— Я?
— Да.
— Во-первых, я бы ее, эту двенадцатиблудную барыню, заставил родить каждый год. Во-вторых, я бы свою квартиру объявил на осадном положении, а себя диктатором.
— Ну, брат, не хвались. Не с того конца у тебя башка зарублена, чтобы такую женщину укротить.
Судно впереди подвигалось трехузловым ходом. «Дельфин» почти догнал его. Это оказался норвежский пароход, пузатый, низкобортый, с крутыми щеками у носа. Над трубой его вился белесый дым.
Капитанше казалось, что в сравнении с норвежцем она несется очень быстро.
— Мы сейчас обгоним этот пароход. Вот интересно! Петушок, нельзя ли подойти к нему поближе?
— Это для нас ничего не стоит.
Капитан повернулся к рулевому.
— Лево руля!
— Есть лево руля!
Скоро «Дельфин» поравнялся с норвежцем, некоторое время шел борт с бортом и начал обгонять его. Елизавета Николаевна с любопытством начала рассматривать капитана чужого судна, краснощекого толстяка в белом кителе, прогуливающегося по мостику. Он невозмутимо покуривал сигару и, казалось, не обращал никакого внимания на обгонявшее судно.
Елизавета Николаевна пришла в неистовый восторг, когда норвежец очутился за кормою. В этот момент невзрачный муж сразу вырос в ее глазах, показался героем. Лаская его взглядом черных глаз, она готова была броситься к нему на шею.
— Нет, наш «Дельфин» восхитительный пароход! И ты у меня молодец, Петушок! Браво!
И самому капитану, ободренному молодой женой, верилось, что он настоящий моряк, для которого не страшны никакие циклоны. От радости сильнее забилось сердце, а в голову хлынула кровь. Хотелось еще чем-нибудь удивить Лизу. Он бросился в рубку, схватил кусок веревки и показал норвежцу конец.
— Это что значит? — спросила Елизавета Николаевна, удивленно глядя на мужа.
— Злая морская шутка, — я даю знать тому капитану, что могу его черепаху взять на буксир.
Елизавета Николаевна, захлопав в ладоши, смеялась долго и закатисто.
Капитана норвежца, казалось, ничем нельзя было пронять: он продолжал спокойно прогуливаться по мостику.
— Ах, как я довольна своим путешествием! — восклицала Елизавета Николаевна. — И от солнца, и от морского воздуха во мне теперь столько радостного настроения, что хватит его на целый год. А ты еще, глупый мой капитан, не хотел взять меня.
— Да нет, я ничего. Я рад, что ты со мною.
Она смотрела на море, так красиво горевшее в закатном огне, и ей самой хотелось расплескаться по воде солнечным лучом. Потом мечтательно подняла глаза на мужа.
— Знаешь что, дорогой?
— Что?
— Мне безумно хочется под тропики попасть.
— Когда-нибудь попадем.
Капитан, оглянувшись за корму, вдруг насторожился. Из трубы отставшего парохода повалил черный дым, а у тупорылого носа показалась пена. Скоро и Елизавета Николаевна заметила, что норвежец начинает догонять. Лицо ее сразу насупилось.
— Это как же так?
— Развивает ход, — сконфуженно ответил капитан.
Она жестко посмотрела ему в глаза.
— А ты?
— Попробую.
Он неуверенно, срывающимся голосом начал кричать по переговорной трубке в машину.
— Полный ход! Дайте самый полный ход!
Норвежец, догоняя, несся на всех парах. Низкий корпус его совсем зарылся в воду, показывая на поверхности одну лишь надстройку. За ним, клубами вываливаясь из трубы, тянулось черное облако дыма. У тупорылого носа будто не пена вскипала, отбрасываясь в стороны, а развевались огромнейшие седые усы.
Матросы на баке с обидой следили за догоняющим судном.
— Узлов на десять жарит. Сейчас обставит нас.
— Ума нет у нашего общипанного Петушка. Нашел с кем связаться. Норвежцы первые моряки в мире.
— Эх, теперь «Подпольного» бы сюда! На том пароходе можно бы и самому норвежцу нос утереть.
Капитанша злилась, крича на мужа, повысив голос, топая желтой туфелькой:
— Зачем же ты, хвастунишка, показывал конец тому? Мартышка несчастная! Противно смотреть на тебя!
