Селия Рис - Пираты
— Кое-что меня действительно беспокоит, — призналась я и рассказала ему о своих заботах и опасениях по поводу возможной встречи с Уильямом в бою, совсем не удивившись, когда в ответ он почти дословно привел те же аргументы, что и Минерва.
— Брум ни за что не станет связываться с военными моряками, — покачал головой Нейл. — Корабль у нас быстрый, даже малый фрегат его вряд ли догонит. Ты можешь, конечно, случайно встретиться с ним, но только где-нибудь в порту, на нейтральной территории, где снова будешь в женском наряде. Да ему и в голову не придет связать тебя с пиратами. Держу пари, он так обрадуется твоему нежданному появлению, что вообще обо всем забудет!
— Но он не сможет не заметить, как сильно я изменилась!
Я машинально прикоснулась к груди, нащупала под рубашкой подаренный им перстень на цепочке, с которым никогда не расставалась и носила как талисман.
— Возможно, — согласился доктор. — Полагаю, ты тоже найдешь в своем ненаглядном Уильяме массу перемен. Но почему ты так уверена, что изменилась непременно в худшую сторону? Мне, например, так вовсе не кажется. Глядя на тебя, я вижу ту же юную Нэнси, с которой повстречался впервые на борту «Салли-Энн». — Он неожиданно тепло улыбнулся мне и лукаво сощурился. — Глаза ее все так же разгораются ночными звездами, когда речь заходит о ее возлюбленном моряке. Порой она бывает меланхолична и грустна и до сих пор терзается сомнениями, но по-прежнему хранит в душе доброту и верность, любовь и преданность, выдержавшие испытание разлукой и невзгодами. Сегодня я нахожу ее повзрослевшей, набравшейся опыта и научившейся лучше разбираться в жизни и в людях. И я вижу, как самоотверженность и сочувствие постепенно вытесняют детский эгоизм и замкнутость. Поверь, моя дорогая, тебе не о чем переживать. Счастлив будет тот, кто назовет тебя своей. И если он достоин твоего выбора, то никогда, даже намеком, не попрекнет жену за корсарское прошлое.
Услышать от обычно суховатого и немногословного Грэхема столь лестный и поэтичный панегирик я, честно говоря, не ожидала. Но даже если доктор в чем-то приукрасил и преувеличил мои достоинства, мне все равно было приятно, как, впрочем, и любой женщине на моем месте. Как бы то ни было, слова его помогли развеять дурное настроение и восстановить душевный комфорт.
День за днем тянулись в ставшей уже привычной монотонной рутине, время от времени оживляемой абордажами, но во всем прочем мало чем отличавшейся от распорядка, принятого на любом другом судне. Чтобы просто удерживать корабль на плаву и заставлять его двигаться в нужном направлении, необходимо множество взаимосвязанных действий и совместных усилий всей команды, так что свободного времени на отдых и развлечения почти не оставалось. Брум ревностно следил за чистотой и порядком на корабле и строго наказывал за небрежность и леность, заставляя всех без разбора трудиться не покладая рук.
Но случались и такие благословенные деньки, когда некуда было спешить, не за кем гнаться, и никто, в свою очередь, не гнался за «Избавлением», и тогда корсары собирались в кружок на палубе, раскуривали трубки и принимались травить морские байки, неторопливо потягивая ром или пиво. Посиделки затягивались далеко за полночь, и на них приглашались все желающие, в том числе капитан, офицеры и мы с Минервой.
Большой популярностью пользовались воспоминания о том, какие жизненные передряги вынудили рассказчика присоединиться в конечном итоге к Береговому братству. Винсент, к примеру, появился на свет на Мадагаскаре. Родителями его были туземная женщина и американский пират Джим Кросби по прозвищу Потоп, служивший под началом капитана Эвери. В двенадцатилетнем возрасте юный Винсент покинул остров, упросив капитана проходившего мимо и завернувшего пополнить запасы пресной воды «купца» взять его с собой. С тех пор он кочевал с судна на судно, пока не попал в плен к корсарам и не принял решение вступить в их ряды.
— Так вот и получилось, что пошел я по стопам моего непутевого папаши, — закончил он свою бесхитростную повесть, — хотя еще в детстве мать заставила меня поклясться, что я никогда не стану брать с него пример. Клятву-то я ей дал, а что толку?
Слушавшие сочувственно кивали, молчаливо признавая неоспоримый факт, что жизнь моряка непредсказуема и полна неожиданностей. Никто из них, нанимаясь в рейс, тоже не предполагал, на какую кривую дорожку их заведет.
Несмотря на молодость, Винсент успел много где побывать и умел заворожить аудиторию своими рассказами о дальних морях и странах и о родном Мадагаскаре, где, по его словам, возникло уже несколько поселений бывших пиратов, решивших бросить прежнее ремесло и вернуться к оседлой жизни. От старых буканьеров он слыхал немало интересного о приключениях и подвигах знаменитых корсаров былых времен. В этих историях часто соседствовали правда и вымысел, действительность и легенда, что превращало их, особенно в изложении бойкого на язык и обладавшего богатой фантазией мулата, в волшебные сказки, в которых герои с заурядными европейскими именами охотились за несметными сокровищами. Тот же капитан Эвери, если верить ходившим о нем слухам, отыскал и проник в тайное хранилище казны Великих Моголов, где обнаружил сложенные штабелями золотые и серебряные слитки и груды жемчуга, сапфиров, изумрудов, рубинов и алмазов, среди которых попадались камни размером с кулак. Пираты обожали подобные байки и слушали их, развесив уши, затаив дыхание и воображая себя на месте счастливчиков, которым так подфартило. Все они мечтали и верили, что когда-нибудь сказочно разбогатеют, и эти радужные надежды в значительной степени подогревали их энтузиазм и помогали терпеливо переносить тяготы и опасности, нерасторжимо связанные с выбранной ими стезей.
Значительно большее доверие вызывали свидетельства очевидцев, которые своими глазами видели те сокровища, о которых рассказывали, и тех капитанов, под началом которых плавали и сражались. Среди них пальма первенства принадлежала, без сомнения, Игнациусу Пеллингу, чьи рассказы выглядели наиболее достоверными. Он лично знал самых прославленных флибустьеров семи морей, а в молодости служил юнгой на корабле «Месть королевы Анны» под командованием недоброй памяти Эдуарда Тича, чьи душа и сердце были еще чернее, чем его борода, за которую он и получил свое прозвище. Знавал он и благородного пирата Стида Боннета, который, по словам боцмана, «ни черта не смыслил в управлении парусами, зато был настоящим джентльменом». Жгучий интерес возбуждали и воспоминания Пеллинга о Черном Барте Робертсе.
— Одевался он, что твой лорд, куда там нашему капитану, не в обиду будь сказано. Живая легенда, совсем как я, — ухмылялся боцман, скаля неровные и пожелтевшие от табачного дыма зубы. — Ну так что, молодежь, хотите узнать побольше о настоящих корсарах, которых нынешним уже не переплюнуть, как ни тужься?
