Нора Лофтс - Джентльмен что надо
Похоже было на то, будто хвалят мальчика, мало знакомого мальчика, который уже мертв. Какое яркое начало у этой маленькой саги из его жизни! Ралей постарался избавиться от тоскливых мыслей и распрямил плечи, решив, что конец саги должен быть достоин блистательного начала.
— Как вы оказались здесь? — спросил он, отвлекаясь от собственных забот.
— Это длинная история, — сказала Дженис, — и, — она бросила взгляд на слуг, — я лучше расскажу ее вам позже. Расскажите мне лучше о Лондоне и о новом короле.
— Я и о том и о другом слишком мало осведомлен. Я находился в Тауэре больше двенадцати лет.
— Так долго? Я что-то слышала об этом в свое время. Испанцы очень радовались. Они чувствовали, что их Гвиана вне опасности, пока вы в тюрьме. Вы, конечно, женаты? — с явно нарочитой небрежностью спросила она.
— Уже двадцать один год.
— У вас есть дети?
— Сын. А у вас?
Дженис покачала головой.
Опасаясь, что причинил ей боль своим вопросом, Ралей пошел на маленькое предательство по отношению к своему обожаемому сыну.
— Не все так просто с ними. Из ребенка они вырастают в зрелого человека, за которого по-прежнему чувствуешь свою ответственность, но над которым уже не имеешь никакой власти.
— Ваш сын разочаровал вас?
— О нет. Он такого высокого мнения обо мне. он настоял на своем участии в этой моей экспедиции. А это означает, что я сейчас уязвим более чем когда-либо.
— Древние считали детей заложниками будущего.
За разговором незаметно ужин подошел к концу. Дженис отдала короткое приказание слугам на испанском языке и поднялась из-за стола. Она подошла было к тростниковой занавеске, закрывавшей выход на веранду, но остановилась и вернулась назад.
— В доме будет гораздо удобнее, — сказала она и провела его в комнату, сплошь увешанную коврами, обставленную низкими, заполненными подушками софами и с множеством книг.
— Поговорим лучше здесь, — сказала она.
Прежде чем сесть, она взяла с одной из полок что-то похожее на тоненькую книжку в кожаном переплете и положила себе за спину, за подушку.
— Вы собирались рассказать мне, как вы здесь оказались, — напомнил ей Ралей, желая проследить ее путь из холодного, неприглядного ирландского замка на этот шикарный субтропический остров.
— Вообще-то это коротенькая история, если не касаться причины, а я не очень уверена, что должна открыть ее вам. Но я, так и быть, расскажу.
Она подложила под голову еще одну подушку и откинулась назад.
— Меня занесло сюда из-за «Армады». После вашего визита к нам я прожила в Бэлли еще шесть лет и собиралась провести там и всю оставшуюся жизнь. Но как-то утром на скалы возле нашего берега вынесло потерпевший крушение корабль. Наши мужчины на лодках поплыли к нему и вернулись на берег с несколькими моряками, они были испанцами. За одного из них я вышла замуж.
Она смолкла и, оставаясь в обществе этого странного посетителя, погрузилась в воспоминания о том, очень далеком утре, когда едва передвигающиеся, измученные люди вскарабкались на берег и воспользовались гостеприимством замка Бэлли. Дженис вытащила из-под подушки похожий на книжечку кожаный переплет и развернула его. В обложке помещался портрет. Она сначала сама посмотрела немного на него, потом протянула его Ралею. Он взял портрет и с удивлением некоторое время рассматривал его: ему показалось, что на портрете изображено его собственное лицо.
— Это мой муж, — сказала Дженис.
— Но он похож… Я хотел сказать — вы заметили сходство?
— С вами? Ну, конечно. Тогда утром я в первый миг подумала, что какой-то счастливый случай вернул вас в замок.
Простые слова, так просто сказанные. Но они выдали ее с головой: ее ожидание, надежды, молитвы, обращенные ко всем святым и к Богоматери, чтобы он вернулся, что так никогда и не случилось; все мечты ее юности обнажились в этом коротком предложении. Она ждала шесть лет, но в конце концов дала свое согласие чужестранцу единственно за его лицо, такое близкое, знакомое лицо.
— К нашему берегу не так уж много кораблей приставало, большинство проходили мимо, на запад. Некоторые простые моряки из той команды остались и так и живут там — или их дети, — ну, а влиятельные лица дождались удобного случая и отплыли на родину. Вместе с Карлосом уехала и я. Так я попала сюда. Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, как многое в жизни зависит от случая? Не мы распоряжаемся нашей судьбой, правда ведь?
Предположим, в то ясное утро это оказался бы Ралей, подумала она; предположим, он полюбил бы ее так, как полюбил Карлос, — как изменился бы ее жизненный путь! А если бы она вообще никогда не видела Ралея, тогда чем бы очаровал ее тот молчаливый чужой человек, потерпевший кораблекрушение?
И Ралей тоже думал о своем: предположим, она очаровала бы меня и я женился бы на ней еще до того, как увидел королеву. Мне бы тогда не пришлось жертвовать своей карьерой, как это случилось в результате моей тайной связи с Лиз. После смерти королевы я мог бы занять место, которое сейчас занимает Сесил, и не стал бы ввязываться в эту губительную экспедицию, рискуя при этом всем, что мне дорого.
— В какой-то мере мы распоряжаемся ею, но при этом мы используем тот материал, который нам дан, а он иногда бывает абсолютно неподатлив и сводит все наши усилия к нулю. А возвращаться мыслью назад, к началу жизни, — все равно что читать книгу, начиная с конца.
— История вашей жизни должна выглядеть одинаково хорошо, с какого конца ни начни.
— Моя? Почему?
— Вы занимали важный пост и имели власть. Даже в нашей тихой заводи кое-что известно о вас.
— Я почти не добился ничего из того, чего хотел. Бывали хорошие времена и, может быть, еще будут. Если этот поход завершится удачей. Но как знать? А у меня слишком мало времени осталось, чтобы проигрывать.
— Вы действительно хотели бы знать, что ждет вас в будущем?
В ожидании его ответа она странно посмотрела на него.
— Хотел бы, но кто, кроме Бога, знает это?
Вместо ответа Дженис поднялась, прошла в другой конец комнаты и открыла там какой-то ящик. Покопавшись в нем, она нетерпеливо закрыла его и открыла другой. Из этого ящика она вынула сверток — что-то завернутое в черный бархат, — держа его в руке, она вернулась к нему и уселась рядом. Еще не развернув сверток, она сказала:
— Я предскажу вам будущее. Я не делала это вот уже несколько лет. Мой духовник считал это смертным грехом, так что я отложила эту вещь в сторону и забыла о ней. Но теперь у меня очень терпимый исповедник, и он отпустит мне этот грех, тем более что я не себе буду гадать, а вам.
Ралей смотрел, как она развернула бархатный лоскут, там оказался хрустальный шар зеленоватого цвета, в глубине которого как будто вилось колечко дыма. Она обхватила шар руками, согревая его в своих ладонях.
— Смотрите в него, у вас тоже может оказаться провидческий дар, — сказала она. — Давным-давно, еще в Севилье, старушка-испанка дала мне его. И я совершенно случайно поняла, что могу пользоваться им по назначению.
Шар упал Уолтеру в ладони, тяжелый и холодный. Холодок пробежал у него по спине и добрался до макушки.
Протест, который висел уже на кончике его языка, присмирел под воздействием сразу двух свойственных ему чувств — суеверия и скептицизма. Он верил в гадание настолько, чтобы желать узнать, что оно покажет; но и его неверие было достаточно сильно, чтобы не брать в расчет предостерегающую дрожь, охватившую его при взгляде на это безобидное стекло.
Ничто не изменилось в зеленоватой глубине шара. Только не стало видно кольца дыма, шар оставался прозрачным и пустым. Он отдал его Дженис. Она расстелила на подушке бархатный лоскут и положила на него шар, кончиками пальцев коснувшись его поверхности со всех сторон.
Когда Дженис наклонила голову над кристаллом, тишина в комнате стала давящей: казалось, весь мир замер в ожидании провозглашения судьбы сэра Уолтера.
Наконец Дженис заговорила, голос ее был другой: низкий, отстраненный и вдохновенный.
— У вас много врагов, — сказала она, — и очень мало друзей. Вот юноша, ваш сын, естественно, и женщина со светлыми волосами. Ваша жена? Они преданы вам. Еще я вижу моряка, он умрет за вас, и несколько черных людей — это ваши друзья.
Снова наступила гнетущая тишина, и в хрустальном шаре не видно было ничего: глаза провидицы вглядывались в руку, спокойно лежавшую на поручне рядом стоящего кресла. Дженис вспоминала, как сегодня вечером, до его появления, прихорашиваясь и одеваясь у себя в комнате, она предвкушала в лучшем случае вечер с легким флиртом, в худшем — просто обмен светскими сплетнями. А тут вдруг воспоминания унесли ее к тем далеким дням, когда она испытывала безумную, неодолимую страсть, и теперь она смотрела в этот хрустальный шар, чтобы узнать дальнейшую судьбу любимого человека, хотя все это время желала одного: обнять его замечательное, разрушенное годами тело, разгладить морщины на его лбу своими поцелуями, которые она сберегала для него на протяжении всех этих тридцати шести лет.
