Александр Чернобровкин - Князь Путивльский. Том 2
Я поздоровался на монгольском.
Мне ответили хором и с радостным удивлением, будто заговорила статуя.
– К нам на помощь прискакал знаток всех народов! – громко и шутливо произнес Субэдэй. – Иди садись возле меня, – пригласил он и попросил своего соседа слева: – Подвинься, Берке, дай мне поговорить со старым знакомым!
Чингизид не обиделся, переместился левее, уступая мне место возле старого полководца. Молодая и симпатичная китаянка лет пятнадцати с маленькими, детскими ступнями в черных тряпичных башмачках на высоких деревянных подошвах, поставила передо мной чистый серебряный кубок вместимостью граммов двести, наполненный медовухой, и овальную тарелку с горячим вареным бараньим мясом, по краю которой шла надпись арабской вязью, так красиво выполненной, что казалось растительным узором. Что было написано – я прочитать не смог. Надо очень хорошо знать арабский, чтобы прочитать одну и ту же фразу, написанную разными каллиграфами. Я поблагодарил девушку на китайском. Она улыбнулась и поблагодарила меня за то, что я поблагодарил ее. Я, стебаясь, поблагодарил ее за то, что она поблагодарила меня за то, что я поблагодарил ее. Она, улыбаясь еще счастливее, поблагодарила меня за то… Продолжать не стал, потому что сидевшие за столом уставились на нас, как на говорящих обезьян. Только Субэдэй отнесся с юмором.
– Первый раз вижу, чтобы она говорила так много! – произнес он и посоветовал: – Попроси Бату, чтобы подарил ее тебе.
– Тогда мне придется возить ее, притороченной к седлу. Я собрался в поход и не взял ничего лишнего, даже шатер, – шутливо отказался я.
Сидевшие за столом весело засмеялись, представив, наверное, как будет выглядеть притороченная к седлу китаянка. Я произнес тост за здоровье присутствующих, стряхнул с пальца первую каплю на ковер и осушил бокал до дна, что и продемонстрировал, перевернув его вверх дном. Мои действия поприветствовали одобрительными возгласами и сами осушили кубки. Затем мы закусили горячим мясом.
– Он служил у ромеев, хорошо знает их, – сообщил старый полководец хану, который не ел, а только пил.
– Не только служил, но и воевал с ними, – сказал я и не удержался, похвастался победой над Эпирским деспотом.
То, что мы победили десятикратно превосходящее войско не сильно удивило присутствующих.
– Ромеи – трусливые воины, – пренебрежительно произнес Гуюк.
Судя по тому, что на его слова никто не обратил внимание, сын Угедея в этой компании является поставщиком дегтя в бочки меда. Говорят, в боях он себя не проявил, но очень любил сдирать кожу с лица у захваченных в плен.
– Они предлагают нам напасть на их врага Иконийского султана, обещают хорошо заплатить, – сообщил Бату. – Что посоветуешь?
– Страна у султана богатая, добычи будет много, – начал я делиться знаниями об Иконийском султанате. – Города защищены высокими каменными стенами. Большую часть войска составляют легкая конница и пехота. Луки у них слабее ваших. Султан может нанять латинян, тяжелую конницу и пехоту, которые более стойкие, но менее дисциплинированные. Местность там гористая, много мест, где можно устроить засаду. Надо будет посылать пехоту на обе вершины ущелья, чтобы не попасть в ловушку. Лучше идти туда в начале весны, когда много зеленой травы и не так жарко. Летом там стоит такая же жара, как в империи Цзинь или Хорезмшаха…
Я запнулся, потому что почувствовал, будто кто-то пытается проникнуть в меня, в мою душу, что ли. Стал воспринимать себя неким эфирным телом, существующим рядом с материальным, которое внимательно рассматривает другой человек. Делал это шаман. Наши взгляды встретились и как бы всосали один другой. Я вдруг увидел мальчика лет десяти, в которого попадает синеватая молния. Он напрягается, неестественно изогнувшись назад, и падает на землю. Потом сразу вижу его закопанным в землю по шею. Кроме головы снаружи еще и правая рука, которая лежит на земле, выпрямленная вбок. Идет дождь, заливая узкое лицо с закрытыми глазами. Они вдруг резко открываются – и я вижу абсолютно черные глазные яблоки, на которых нельзя различить зрачки. Я их ощущаю своим взглядом. Острое, щемящее, интимное чувство наполняет мое эфирное тело, которое сразу становится и материальным. Это чувство такое сильное, что я пытаюсь, но не могу, закрыть глаза, поэтому опускаю голову. Смотрю в тарелку с мясом, а вижу черные глазные яблоки. Когда видение прошло, поднял голову и посмотрел на шамана.
Он сидел с опущенными глазами и чуть наклонившись вбок, к хану Бату. Почти не шевеля губами, прошептал что-то коротко и очень тихо, для одного уха. Хан то ли не понял, то ли не поверил и переспросил. Шаман все также не поднимая глаз повторил. Бату посмотрел на меня. В его взгляде была дикая смесь удивления, восхищения, страха и сочувствия. Хотелось бы мне знать, какая информация шамана вызвала такую реакцию?
– …и пехоты у нас теперь много, – услышал я голос Субэдэя. – Набрали из твоих сородичей.
– Тогда можно идти на турок, – произнес я и предупредил: – Если согласитесь, возьмите деньги вперед. Ромеи даже сами своим обещаниям и клятвам не верят.
– Поганые людишки! Клятвопреступники! Таких надо всех уничтожать! – пробрюзжал Гуюк.
– Сначала нам надо добить половцев, – сказал хан Бату. – Одна половина войска под командованием Менге обойдет соленую воду с юга и погонит их к горам, а вторую я поведу по северному берегу, вслед за отступающими врагами.
– Если они отступят в Тавриду, то окажутся в ловушке, – подсказал я.
– Ты воевал в тех местах? – спросил хан.
– Да, – ответил я и хотел было рассказать, как с аланами бил гуннов и утигуров, но потом вспомнил, что это было слишком давно. – Султан присылал туда свою армию захватить Согдею. Я разбил два его небольших отряда и угнал табун лошадей в тысячу голов.
Бату уловил мою заминку, посмотрел на шамана, который еле заметно улыбнулся ему, улыбнулся в ответ и глянул на меня так, будто разоблачил, поймал на лжи. Хотел бы я знать, что он думает обо мне, таком не совсем белом и лишь местами пушистом? Между тем, какими мы видим себя, и тем, какими видят нас другие, дистанция, не преодолимая с обеих сторон.
Мой сосед слева медленно перебирал четки и ненавязчиво наблюдал за мной. Судя по всему, мимика хана и шамана сказала ему больше, чем мне. Четки навели меня на мысль, что он исповедует ислам. Я решил проверить догадку.
– Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его, – произнес я тихо на арабском.
Вообще-то, монголам пофигу, какую религию ты исповедуешь. Это твое личное дело. В их войске собраны язычники, несториане, буддисты, огнепоклонники, мусульмане, иудаисты, христиане, как православные, так и католики, и представители менее известных вариантов мошенничества.
