Глеб Голубев - Морские тайны
— Должен отметить, что рассказ Геннадия Петровича уязвим и с точки зрения медицины. Хотя он и выписал из справочника по неотложной помощи некоторые признаки эпилепсии и довольно ловко вставил их в рассказ, даже специальный термин «плохие дни» упомянул, главный признак этой тяжелой болезни — эпилептические припадки — он предусмотрительно «забыл». Почему? Да потому, что тогда бы окружающие, конечно, знали о болезни кока и соответственно относились бы к нему как к больному человеку.
Егоров сел.
— Благодарю вас, Семен Васильевич, — сказал Волошин. — Но всё-таки мне кажется весьма справедливым замечание Елены Павловны: все поправки и возражения, какие будут сделаны, касаются лишь достоверности рассказанных историй, их, так сказать, научной обоснованности. Эти уточнения необходимы, но я совершенно согласен с Еленой Павловной: при голосовании за первенство в оригинальности выдумки они учитываться не должны. Ну, с моей гипотезой, к сожалению, Иван Андреевич уже разделался, перейдем к истории, рассказанной профессором Карсоном?
— Прошу прощения, Сергей Сергеевич, — вдруг поднялся дед — старший механик. — Но и у меня есть замечание по рассказу Геннадия Петровича.
— Да? Любопытно. Прошу вас.
— Позвольте узнать, Геннадий Петрович, — наставив на Бой-Жилинского, как пистолет, длинный палец, спросил механик, — почему на обеденном столе, как записано в акте, обнаружены две тарелки с остатками пищи? Если кок всех отравил, как вы утверждаете, и побросал трупы за борт, то с кем же он делил трапезу, перед тем как сбежать с «Лолиты»? Почему на столе оказалась не одна его тарелка, а две? С кем он обедал?
— С привидением, — подал кто-то ехидную реплику.
Другой шутник подхватил:
— С попугаем!
— Ну, Геннадий Петрович о многом забыл: и о дырке в двери, и даже об оловянной лепешке — одной из главных загадок...
— Такую жуткую историю сочинял, до мелочей ли ему было!
Все развеселились. Волошину пришлось наводить тишину. Когда ему это наконец удалось, он сказал:
— Н-да, разве за всем усмотришь. Ладно, теперь перейдем к рассказу профессора Карсона. Уж он-то, мне кажется, неуязвим. Думаю, никто не сумеет ни к чему придраться в рассказанной им истории, настолько она тонко продумана. Ну?
— Он забыл объяснить лишь происхождение зазубрин на форштевне, — сказал чиф, просматривавший записи в блокноте с видом дотошного ревизора. — Как и профессор Лунин, и Геннадий Петрович.
— Ну, это пустяки. Больше ни одного вопроса? Поздравляю, профессор. — Волошин с легким поклоном повернулся к сиявшему англичанину.
Потом он посмотрел на секонда и, потирая руки, зловещим голосом сказал:
— Ну-с, Владимир Васильевич, настало время взяться и за вас. И позвольте начать мне. Хочется расквитаться. Как говорил кто-то из древних: «Ты, Платон, друг мне, но правда дороже». Итак, позвольте у вас спросить: почему на палубе валялся топор со следами крови на лезвии?
— Вы же сами объяснили, Сергей Сергеевич, — насмешливо сказал профессор Суворов. — Повар им курам головы рубил.
— А загадочный кинжал? — сделав вид, что не слышит, продолжал наседать Сергей Сергеевич на секонда.
— Придирки! Придирки! — закричали со всех сторон.
— Он же сказал: порядка не было на шхуне.
Но тут вдруг снова подал голос дед:
— А про лепешку-то из олова вы тоже забыли, Владимир Васильевич. Откуда она взялась в капитанской каюте? И какое могла иметь отношение к мине, попавшей в сети?
Секонд с обескураженным видом молча развел руками.
— И ещё, — вдруг, вставая, решительно сказал капитан и повернулся к секонду. — Есть более существенное возражение, Владимир Васильевич, начисто опровергающее сочиненную вами сказочку. Я не случайно спросил, где и когда вы занимались обезвреживанием мин, попавших в рыбачьи сети. Дело в том, что уже с тысяча девятьсот шестидесятого года практически неизвестно ни одного случая подрыва кораблей на минах. Разумеется, кроме районов, где продолжались военные действия, — побережья Вьетнама и в других местах. Но прочие акватории давно очищены от мин. Тем более невероятно встретить блуждающую мину в здешних водах, Владимир Васильевич напрасно вас пугает. На просторах Тихого океана мины вообще никто не ставил во время второй мировой войны, только в прибрежных узостях и у входов в гавани. И конечно, Владимир Васильевич это прекрасно знает. Ведь знали? — снова повернулся он к секонду.
Тот встал и, понурившись, с видом провинившегося школьника молча кивнул.
— Тогда зачем же вы сочинили сказочку? — наседал на него капитан. — Как говорится, «ради красного словца не пожалею ни матери, ни отца», так? Нехорошо.
Против замечания Аркадия Платоновича возражать, конечно, не приходилось. Но у Володи был такой виновато-смущенный вид, что всем стало его жалко.
— Но теория вероятностей ведь не отвергает такой, хотя и редкостной, возможности, Аркадий Платонович, — пряча улыбку в бороду, пришел на выручку штурману профессор Суворов. — Ведь мог же океан целых триста пятьдесят восемь лет носить в засмоленном кокосовом орехе письмо Христофора Колумба, пока оно попало к людям. Почему же не допустить, что одну мину, поставленную где-нибудь у берегов Вьетнама, не занесли ветры и течения в рассказ Владимира Васильевича? Мне лично он доставил большое удовольствие, как, наверное, и многим. Отличная выдумка.
— Ну что ж, — сдаваясь, пожал плечами капитан. — Я просто считал необходимым уточнить. Не знаю, как там по вашим теориям, но практически, повторяю, с шестидесятого года не известно ни одного случая подрыва судов на блуждающих минах в открытом океане. Были, правда, случаи, когда в рыбачьи сети подводные лодки попадали, — добавил он, усмехнувшись.
— Как так? Целая подводная лодка? — недоверчиво переспросил Волошин.
— Да, — подтвердил капитан. — И не однажды. Одну лодку в шестьдесят третьем году французский траулер выловил. Другую в шестьдесят шестом немецкие рыбаки поймали. Всё в Атлантике. Там же натовских подлодок во время маневров, наверное, больше, чем рыбы, плавает.
— Ну вот видите, Аркадий Платонович, вы сами себя опровергли, — развел руками Волошин. — Если уж подводная лодка может в сети попасть, то поистине справедлива ваша любимая присказка: «В море всё бывает». Так что простим Владимиру Васильевичу его промашку. Рассказ он сочинил неплохой. И не станем терять времени, приступим к голосованию. Выберем счетную комиссию из незаинтересованных лиц, каждый напишет на бумажке, какую историю считает самой оригинальной. Записочки сложим в эту вот кастрюлю. Пока мы перекурим, комиссия подсчитает голоса и объявит имя победителя.
В комиссию вошли первый помощник, судовой хирург Березовский и я.
