Алистер Маклин - Сан-Андреас
В операционной и послеоперационной палатах все текло как обычно. Хотя окружающее море и небо были покрыты тьмой, как в полночь, уже царило утро. На этих высоких широтах и в это время года утренний свет или, точнее, то, что им называлось, появлялся не ранее десяти часов утра. В этих двух основных помещениях, наиболее важных на госпитальном судне, каковым был «Сан-Андреас», свет автоматически подавался от электрических батарей, если главный электрогенератор выходил из строя. Во всех остальных помещениях судна аварийное освещение осуществлялось с помощью никель-кадмиевых ламп: спираль, идущая от основания этих ламп, давала необходимый минимум освещения.
Тревогу вызывало другое — полное отсутствие света на верхней палубе.
Корпус «Сан-Андреаса» был выкрашен в белый цвет, точнее, он был когда-то белым, но под воздействием времени, мокрого снега, града и льдинок, приносимых арктическими ветрами, стал мрачным, грязновато-серым. Вокруг всего корпуса шла широкая зелёная полоса. Огромные красные кресты были нарисованы по обеим сторонам судна, а также на носу и на корме. Ночью эти красные кресты освещались мощными прожекторами, а ночь в это время года царила двадцать часов в сутки. Мнение относительно необходимости этих огней было у всех разным. Согласно Женевской конвенции, такие красные кресты гарантировали безопасность от нападений противника.
Следовательно, «Сан-Андреас» теоретически был в полной безопасности.
Находившиеся на его борту никогда не подвергались никаким нападениям противника, поэтому были склонны верить в силу Женевской конвенции. Но члены команды, которые служили на флоте ещё до того, как «Сан-Андреас», бывший обычным грузовым судном, получил свой нынешний статус, относились к конвенции довольно скептически. Плавание по ночам освещёнными, как рождественская ёлка, было чуждо всем инстинктам людей, которые за годы службы привыкли весьма справедливо считать, что прикуривать сигарету на верхней палубе — это всё равно, что привлекать внимание блуждающей поблизости немецкой подводной лодки. Они не доверяли огням. Они не доверяли красным крестам. Но больше всего они не доверяли немецким подводным лодкам. Для такого цинизма имелись вполне достаточные основания: другим госпитальным судам, как им было известно, в отличие от них, менее повезло, но были ли нападения на них преднамеренными или случайными, никто точно не знал. В северных морях свидетелей, как правило, не оставалось. То ли из-за деликатности, то ли из-за понимания бессмысленности подобных вопросов члены команды никогда не обращались с ними к тем, кто, по их мнению, проживал просто в райских условиях: к докторам, медсёстрам, сиделкам и санитарам.
Стеклянная дверь по правому борту открылась, и в ходовую рубку вошёл человек с фонариком в руке.
— Капитан, это вы? — спросил Бейтсман.
— Кто же ещё? Дадут мне когда-нибудь спокойно позавтракать? Вот ещё несколько ламп. Пойдёт?
Капитан Боуэн был жизнерадостным человеком среднего роста, начинавшим полнеть, хотя ещё и довольно крепкого телосложения, с серебристо-белой бородой и глазами-буравчиками. Уже давно миновал тот возраст, когда он мог уйти в отставку, но он никогда не просил отставки и не собирался этого делать, ибо и суда и команды торгового флота страдали от серьёзных потерь, и если новый корабль построить можно было довольно быстро, то не так легко было создать нового капитана, а капитанов уровня Боуэна практически не осталось.
Три дополнительные лампы давали не больше света, чем обыкновенные свечи, но и этого было вполне достаточно, чтобы заметить, как быстро, всего за несколько секунд, которые понадобились капитану, чтобы пройти расстояние от кают-компании до рубки, его плащ покрылся снегом. Капитан снял свой плащ, в дверях стряхнул с него снег и немедленно закрыл дверь.
— У чертова генератора опять перебои, — произнёс Боуэн. Казалась, это его не особо волнует, никто и никогда не видел капитана расстроенным. — А тут ещё и кентский экран опять замигал. Ничего удивительного. Впрочем, от него всё равно толку мало. Густой снег. Ветер тридцать узлов, и видимость нулевая. — В его голосе чувствовалось какое-то удовлетворение, но ни Бейтсман, ни Хадеон, рулевой, не осмеливались спросить, чем это вызвано. Они все трое принадлежали к тем, кто мало доверял Женевской конвенции, а при таких погодных условиях можно было надеяться, что ни самолёт, ни корабль, ни подводная лодка не обнаружат их. — С машинным отделением связывались?
— Лично я — нет, — с чувством бросил Бейтсман, и Боуэн невольно улыбнулся. Старший механик Паттерсон, родом с северо-востока Британии, из района Ньюкасла, очень гордился своим высоким мастерством, отличался весьма взрывчатым характером и относился с нескрываемым отвращением к тем, кто, по его мнению, постоянно совал нос в его дела.
— Я сам ему позвоню, — сказал капитан. Боуэн дозвонился до старшего механика и в трубку произнёс:
— Джон, это вы? Опять нам повезло, да? Что там? Катушки полетели? Щетки? Или, может быть, предохранители? Всего хватает? Угля? Щеток? Пробок? Ага, значит, аварийное отключение вызвано... Ну, хорошо. Надеюсь, на сей раз топлива у нас хватит. — Капитан Боуэн говорил серьёзным тоном, и Бейтсман улыбнулся: каждому члену команды, вплоть до помощника буфетчика, было хорошо известно, что Паттерсон был абсолютно лишен чувства юмора.
Ссылка Боуэна на топливо относилась к тому случаю, когда во время отдыха Паттерсона после дежурства главный электрогенератор остановился из-за отсутствия топлива, а заменявший Паттерсона молодой инженер не сообразил переключиться на подачу топлива из вспомогательного резервуара. Можно себе представить, какова была реакция Паттерсона на эти слова. Боуэн едва сдерживался от смеха, держа трубку на расстоянии, пока треск и вопли в ней не прекратились, а затем быстро закончил разговор и, повесив трубку, дипломатично заметил:
— Мне кажется, Паттерсону сейчас гораздо труднее, чем обычно, отыскать причину перебоев с электричеством. Правда, заявляет, что ему на это понадобится всего лишь десять минут.
Минуты две спустя телефон вновь зазвонил.
— Готов поспорить на пять фунтов, новости плохие.
Боуэн поднял трубку, послушал, а затем произнёс:
— Вы хотите переговорить со мной, Джон? Так вы и так разговариваете со мной... Ага, теперь я понимаю. Очень хороню.
Он повесил трубку.
— Паттерсон хочет мне что-то показать.
Боуэн, однако, не пошёл в машинное отделение, как мог подумать Бейтсман. Вместо этого он отправился к себе в каюту, куда вскоре подошёл и старший механик, высокий тощий человек с невыразительным, постоянно помятым лицом. Он принадлежал к тому разряду людей, которые, совершенно не понимая юмора и не сознавая этого, постоянно улыбались, причём, как правило, в самый неподходящий момент. Однако, сейчас он не улыбался. Вытащив из кармана три камушка, по внешнему виду напоминающих черный графит, он разложил их на капитанском столе в виде продолговатой фигуры.
