Клайв Касслер - За борт!
— Сэр, только что получен сигнал от пилота, который перевозит припасы группе ученых на острове Огастин.
— Не сейчас, — резко сказал Довер.
— Это срочно, капитан, — настаивал радист.
— Ладно, читай самое главное.
— Все ученые группы мертвы. Потом что-то неразборчивое и что-то похожее на «Спасите».
Довер молча смотрел на радиста.
— Это все?
— Да, сэр. Я пытался снова вызвать его, но ответа нет.
Доверу не нужно было изучать карту, чтобы узнать, что Огастин, необитаемый вулканический остров, лежит всего в тридцати милях к северо-востоку от его нынешнего местонахождения. И в его сознании неожиданно возникла страшная мысль. Он схватил микрофон и закричал:
— Мерфи! Вы там?
Ничего.
— Мерфи… Лоуренс… вы меня слышите?
Опять никакого ответа.
Капитан взглянул в окно рубки и увидел, как док Тайер поднимается на палубу «Арни Марии». Человек такого сложения не может двигаться так стремительно, но Довер схватил рупор и выскочил наружу.
— Док! Вернитесь в шлюпку! — прогремел над водой его усиленный громкоговорителем голос.
Он опоздал. Тайер уже исчез в коридоре.
Люди на мостике недоуменно смотрели на капитана. Его лицо напряглось, и, когда он вернулся в рубку и снова взял микрофон, оно выражало отчаяние.
— Док, говорит Довер, вы меня слышите?
Прошло две минуты, две бесконечные минуты, пока Довер пытался вызвать людей на «Арни Марии». Но даже оглушительная сирена «Катобы» не возымела действия.
Потом послышался голос дока Тайера. Врач говорил с ледяным спокойствием.
— С сожалением сообщаю, что энсин Мерфи и лейтенант Лоуренс мертвы. Я не нашел у них никаких признаков жизни. То, что убило их, убьет и меня, я не успею уйти. Необходимо поставить корабль в карантин. Вы меня поняли, Эймос?
Довер не мог осознать, что вдруг теряет старого друга.
— Не понимаю, но покоряюсь.
— Хорошо. Буду описывать симптомы по мере их появления. Пульс учащается до ста пятидесяти. Возможно, заражение произошло через кожу. Пульс сто семьдесят.
Тайер помолчал. Дальше он говорил с трудом:
— Растущая тошнота. Ноги… не держат. Сильное жжение… в области носовых пазух. Внутренние органы словно взрываются.
На борту «Катобы» все как один подались к передатчику: невозможно было представить, что совсем рядом умирает человек, которого они давно знали и уважали.
— Пульс… свыше двухсот. Боль… ужасная. В глазах темно. — Раздался стон. — Скажите… скажите моей жене…
Наступило молчание.
Потрясение было почти осязаемым, о нем говорили округлившиеся глаза членов экипажа; всех охватил ужас.
Довер молча смотрел на могилу под названием «Арни Мария», в беспомощном отчаянии стискивал кулаки.
— Что произошло? — бесстрастно спросил он. — Что, во имя Господа, всех убивает?
Глава 2
— А я говорю: повесить ублюдка.
— Оскар, выбирай слова при девочках.
— Они слышали и похуже. Это безумие. Негодяй убивает четверых детей, а какой-то кретин-судья закрывает дело, потому что обвиняемый слишком обкурился, чтобы расслышать свои права. Боже, ты представляешь?
Кэролайн Лукас налила мужу первую чашку кофе за день и проводила двух дочерей к школьному автобусу. А он сделал угрожающий жест в сторону телевизора, как будто виноват был диктор, объявивший, что убийца теперь на свободе.
Жесты Оскара Лукаса мало напоминали язык глухонемых. Ссутулив плечи, он сидел за накрытым к завтраку столом в позе, которая скрадывала его долговязость. Голова у него была лысая, как яйцо, если не считать нескольких седых прядей за ушами, а густые брови нависали над карими глазами. Не собираясь перенимать обязательный для Вашингтона официальный стиль, Лукас был в спортивных брюках и футболке.
В свои сорок с небольшим лет Лукас мог бы сойти за зубного врача или бухгалтера, но никак не за специального агента секретной службы из охраны президента. За двадцать лет работы агентом он не раз обманывал людей своим видом простого парня и доброго соседа: от самих президентов, чью жизнь защищал, до потенциальных убийц, которых он обезоруживал раньше, чем они начнут действовать. На работе он был воинственно строг, а дома обычно шутил и дурачился, прерываясь, конечно, на время восьмичасового выпуска новостей.
Лукас сделал последний глоток кофе и встал из-за стола. Пальто он не застегивал; он был левшой и всегда имел при себе револьвер «Смит и Вессон» калибра.375, «Магнум» 19-й модели с двухдюймовым стволом. Стандартный пистолет ему предоставили на службе, когда он завершил обучение и начал работу в денверском отделе расследований случаев фальсификации и мошенничества. За время службы ему лишь дважды пришлось применять оружие, но в тире он стрелял регулярно.
Кэролайн сгружала тарелки в посудомоечную машину, он подошел к жене сзади, отвел светлые волосы и поцеловал в шею.
— Ухожу.
— Не забудь, сегодня вечером у Хардингов через улицу вечеринка у бассейна.
— Вернусь вовремя. Босс сегодня никуда не выезжает из Белого дома.
Она посмотрела на него и улыбнулась.
— Позаботься, чтобы он не уезжал.
— Первым делом сообщу президенту, что моя жена недовольна, когда я работаю допоздна.
Она рассмеялась и на мгновение положила голову ему на плечо.
— В шесть.
— Твоя взяла, — с деланной покорностью сказал он и вышел.
Лукас вывел служебный «Бьюик»-седан на улицу и поехал в центр. Не проехав и квартала, он связался по радио с центральным командованием секретной службы.
— Кроун, говорит Лукас. Направляюсь в Белый дом.
— Приятной поездки, — ответил металлический голос.
Он уже начал потеть. Включил кондиционер.
Летняя жара в столице, казалось, никогда не ослабевает.
Влажность девяносто процентов, флаги у посольств на Массачусетс-авеню неподвижно обвисли.
Лукас сбавил скорость и остановился у КПП на Вест-Экзекьютив-авеню; караульный в форме кивнул ему и пропустил. Лукас припарковал машину и через западный служебный вход прошел на нижний уровень Белого дома.
У поста с кодовым названием W-16 он остановился и поболтал с людьми, присматривающими за многочисленным электронным оборудованием.
Потом по лестнице поднялся на второй этаж Восточного крыла в свой кабинет.
Как всегда, сев за стол, он прежде всего сверился с дневным расписанием президента и выслушал доклады агентов — планы обеспечения безопасности.
Лукас вторично просматривал папку с президентскими «передвижениями», и его лицо выражало растущий ужас.
