Кристина Хойновская-Лискевич - Первая вокруг света
Выбрав наконец подходящее место, я бросала якорь. Тотчас же готовила паруса для постановки, много раз проверяла, как держит якорь, регулировала длину якорных канатов: яхта должна была быть готова в любой момент к сиюминутному отходу. Затем разрабатывала трассу на следующий день, выбирала пункт назначения и была свободна. Обычно это был уже поздний вечер. Теперь можно было поесть, попить и отправляться спать. Якорные места давали весьма иллюзорную защиту. Если островки были низенькие, то ветер гулял по палубе, если высокие, то обрушивался на воду со скоростью, намного большей, чем на открытых пространствах.
Довольно удобно было стоять в период отлива, хотя у меня замирало сердце при мысли о том, какое сильное течение ставит яхту перпендикулярно якорному канату. А во время приливов вода вокруг корпуса начинала кипеть: встреча приливных волн с ветровыми взбалтывала море до белизны. Это плавание в миске с рифами было весьма далеким от океанического комфорта. В открытом океане все было логично, все определялось теми или иными метеоусловиями. Водная пустыня была равнодушна и великолепна. А тут — выжженный солнцем серый безлюдный берег по левому борту и желтые клочки по правому производили угнетающее впечатление. Земля — место для человека, и отсутствие на ней следов его деятельности было неестественно и пугало. Я решительно не годилась в первооткрыватели и исследователи.
После Куктауна первая стоянка была за мысом Флаттери. Отсюда Австралия вывозит песок на экспорт. Большие суда стоят здесь на рейде, а маленькие, странные на вид баржи, подвозят к ним груз и возвращаются к миниатюрной набережной. Кроме нее и песчаного карьера практически больше ничего нет. Все население — вроде бы 15 человек. В восточной части заливчика — якорное место для яхт и рыболовных катеров. Катера прячутся тут от непогоды, а экипажи отсыпаются. На ночь они уходят в море, а с восходом солнца возвращаются. Флаттери — высокий, покрытый лесом мыс. Осадка не позволила мне бросить якорь неподалеку от большого пляжа, где стояли катера и на меня дуло так, словно неподалеку работал компрессор. Но зато на этом песчаном карьере мне была передана из Польши телеграмма, которая не застала меня в Куктауне. Я тотчас же выкинула из памяти все свои претензии к почте Квинсленда.
Следующая стоянка была за островом Ховик. Путь к нему проходил мимо островка Кокет, где было также неплохое якорное место. Но останавливаться возле него я не хотела — совсем недавно здесь разыгралась трагедия. Трое яхтсменов в шторм разбили яхту на рифах, и шесть дней штормовой пассат и течение носили их на маленьком тузике, пока не прибили к этому островку. Тут они нашли речушку с пресной водой и больше ничего. Самый молодой из них был поражен ядом какого-то моллюска. Его отец, в полном отчаянии, совершил, вероятно, варварский для цивилизованного человека поступок — вывел из строя маяк. Но это был единственный способ привлечь внимание к островку. Действительно, уже первое проходившее вблизи судно передало предостережение остальным, что маяк Кокет не горит. На следующий день к островку подошло маленькое суденышко, чтобы выяснить причину аварии маяка. Оно подобрало потерпевших крушение, однако сняться с якоря ему помешал штормовой пассат. С судна передали сообщение в Канберру, и ближайшее на трассе судно направилось к Кокет. Яхтсменов перенесли на это судно, и оно с максимальной скоростью направилось в Брисбен. Но парня уже спасти не успели.
Ховик — большой остров континентального происхождения, средней высоты, обросший рифами. Я шла в полуметре от них и досыта налюбовалась их видом вблизи, который наполнил меня решимостью сделать все, чтобы моя «Каурка» здесь не пострадала. Якорное место оказалось глубоким и сверх ожидания удобным, мешала лишь близость фарватера. Хотя я зажгла огонь, тем не менее все время проверяла длину якорного каната в опасении, что какое-нибудь судно налезет на корму. На рассвете, вытянув на палубу сорок метров каната, восемь метров цепи и якорь весом в двадцать килограммов, я покинула Ховик без сожаления. Как, впрочем, миновала и Батерст-Бей, в котором когда-то, еще в конце прошлого века, мартовский ураган уничтожил целую флотилию люггеров с экипажами, а также другие островки. Я, правда, ураганов могла не опасаться — плыла в июле.
Решила остановиться между островами Флиндерс. Едва я успела бросить якорь, как услышала, что радио Таунсвилла требует сообщить, жив ли экипаж «Мазурки». По установившейся практике все малые суда были обязаны во время плавания по Рифу, особенно в его северной части, ежедневно сообщать свои координаты ближайшей береговой станции. Если от яхты или катера не было вестей три дня, то полиция начинала поиск. Я совсем забыла об этой элементарной обязанности, занятая слаломом между островами и рифами. Быстро передала о себе все сведения. А в душе был очень приятно, что кто-то заботится о таких маленьких и малозначащих судах.
Рыбаки из Куктауна советовали мне после островов Флиндерс идти в направлении острова Баркит. Этот день плавания оказался единственным, полностью соответствующим рекламным буклетам об австралийском рифе. Было тепло, светило солнце, на голубом небе сидели симпатичные белые барашки, отражаясь в голубой воде. Дул ровный умеренный пассат, к вечеру он даже несколько ослаб и до острова я доплыла уже при последних его дуновениях. От заходящего солнца, светившего мне в спину, все стало розовым. Остров, покрытый деревьями, почти целиком выступал из воды, высотой был не больше мачты «Мазурки». Словом, навигационная мечта в этой акватории. На якорном месте стояло множество катеров, нашлись знакомые из Кэрнса. Мне подарили на ужин огромную свежую рыбу. Рыбаки предсказывали на ближайшие дни хорошую погоду. Еще в Куктауне мне говорили, что после мыса Флаттери пассат должен быть более ровным.
На рассвете «Каурка» на полных парусах направилась дальше на север — мне хотелось как можно скорее пройти внутренний фарватер Большого Барьерного рифа. Очередное якорное место за островом Моррис оказалось совершенно безлюдным. У меня не возникало желания осматривать этот плоский островок, заросший одичавшим сизалем, с единственной высокой пальмой. Тем более, что на палубе, кроме Альбатроса, оставить было некого, а сильное течение и крепнущий ветер не обещали очень спокойной ночи.
Утром вместо завтрака снова нужно было вырывать якорь. Он как-то странно сопротивлялся, но явно не из-за грунта — просто я совсем обессилила. Здравый смысл подсказывал мне, что нужно остановиться и отдохнуть. Но он же одновременно и подгонял меня. Стоянки за островками с переменными ветрами и так не давали возможности отключиться полностью. Этакий крутящийся на воде дом отдыха с ежечасной проверкой его адреса гораздо больше заставлял нервничать, чем плавание вперед. Стоянка являлась фактически отступлением, а путь на север приближал к открытому океану, которого я не могла дождаться.
