Всеволод Воеводин - Буря
— Товарищ Овчаренко, — сказал я, — вас капитан просит по срочному делу.
Секунду он смотрел на меня, а потом сел и, не задавая вопросов, стал быстро натягивать сапоги. Я ждал. Через минуту он уже застегивал китель.
— Где капитан? — кинул он, выходя.
— Он просил нас в каюту, но только не заходя в рубку, а прямо с палубы.
Овчаренко остановился и ещё внимательней на меня посмотрел.
— Вам приказано явиться тоже?
— Да.
Мы вышли и, поднявшись по трапу, без стука вошли к капитану. Его не было в каюте, но, вероятно, он слышал, как мы вошли, потому что сразу тоже вошел из рубки. Овчаренко сидел в кресле, капитан опустился на стул.
— Мацейс и Шкебин, — сказал капитан, — удрали на шлюпке.
Овчаренко кивнул головой и спросил:
— Давно?
— Минут пятнадцать.
— Преследование возможно?
— При отсутствии прожекторов и в таком тумане бессмысленно. Мы прошли две — две с половиной мили. Не сомневаюсь, что они на шлюпке отошли в сторону. Куда? На ост или вест? Мы можем пройти в полукабельтове и не заметить их.
— Хорошо, — сказал Овчаренко, — тогда займемся следствием. Слюсарев в курсе дела?
— Да. Собственно говоря, только он в курсе дела. Я сам ничего не знаю.
— Ну, рассказывайте.
Я начал со встречи с Аркашкой. К сожалению, всё происшедшее на берегу я смог рассказать очень отрывочно и не всегда уверенно. Всё-таки, оговорив недостоверность своих воспоминаний, я описал довольно подробно пещеру в соломе и подслушанные мною разговоры.
— В угрозыске почему-то считают, — прервал меня Овчаренко, — что Юшка давно бежал из Мурманска.
Капитан кивнул головой, и я продолжал рассказ. С особым вниманием была выслушана история о том, как я нашел своих товарищей по похождениям спящими в шлюпке и как они были испуганы. Вынув изо рта трубку, капитан задал мне вопрос:
— Они испугались, когда увидели открытое море ила номер тральщика?
Я ответил очень уверенно:
— Увидя номер тральщика.
Потом я рассказал про часы, про случай на птичьем базаре, про увиденные мною глаза. Мне осталось самое главное: стараясь ничего не упустить, я передал фразу за фразой весь разговор на рострах, и капитан пускал клубы дыма из трубки, а Овчаренко не отрывал от меня внимательных глаз.
Я кончил. Они помолчали. Потом Овчаренко отвел от меня глаза и, глядя в сторону, сказал, не повышая голоса:
— Вы попали в очень дурную компанию, Слюсарев. Вам придется многое сделать, чтобы это полностью и навсегда забылось.
Наклонив голову, я ответил: «Знаю». На этом разговор обо мне кончился. Мне нравилось в Овчаренко, что он всегда понимал, когда спокойная короткая фраза подействует сильнее длинной нотации.
Капитан вышел и через минуту вернулся, держа в руках толстую книгу.
— Запись радиограмм, — сказал он. — Давай проверим?
— Явная ложь, — пожал Овчаренко плечами, — но проверить следует. — Они склонились над книгой и быстро перелистали несколько страниц.
— Конечно, ничего, — сказал капитан, — за два дня вообще ни одной частной радиограммы. — Они отложили книгу. Овчаренко полузакрыл глаза.
— Почему они не зарезали Слюсарева, — тоже ясно?
Капитан кивнул головой.
— Я знаю эту породу. Мацейс легко пойдет на любую подлость и зверство и упадет в обморок от вида крови. Он, видите ли, брезглив. К тому же убийство в самом деле было бессмысленно. Он понимал, что преследовать мы не можем.
— Конечно, — Овчаренко как бы размышлял про себя, — они боялись 89-го. Почему? Бомба, адская машина? Ерунда. Устаревший способ, во-первых, и, во-вторых, они были спокойны, пока не пришла весть о шорме. Значит, нам угрожает что-то во время шторма. Ты следишь? Кажется, всё бесспорно?
— Пока как будто бесспорно, — согласился капитан. — Но, конечно, может быть, всё это совершенная чушь.
Овчаренко тоже согласился:
— Может быть. А почему?
— Потому что вполне вероятно другое: они натворили что-то на берегу, их видели в лицо, но не знают фамилий. Поэтому им необходимо удрать, чтобы не возвращаться в Мурманск. Удрать можно только вблизи от берега. Они пытаются использовать птичий базар, но им не удается. Они узнают о шторме. Что это значит? Это значит, что мы уходим от берегов в открытое море. Рейс идет к концу, и все шансы за то, что, перенеся шторм, мы будем промышлять там же и, значит, до порта к берегу не подойдем. Остается испуг при пробуждении. Но, во-первых, люди со сна, с перепоя, в полной растерянности. Чорт его знает, что их может испугать. А, во-вторых, действительно неприятно попасть на тот самый тральщик, с которого только что списались. Ты следишь? Как будто всё очень вероятно?
— Как будто всё вероятно, — согласился Овчаренко. — Но, конечно, и это может быть ерунда.
Капитан тоже согласился:
— Вполне возможно. И также вполне возможно, что истина лежит в чем-то третьем, что ни одному из нас не приходит в голову.
Оба они помолчали. Капитан пускал клубы дыма, а Овчаренко сидел, полузакрыв глаза. Потом Овчаренко улыбнулся.
— Мы можем сделать только один совершенно бесспорный вывод, — сказал он. — Количество данных, имеющихся у нас, недостаточно для бесспорного вывода. С этим согласен?
— С этим согласен.
— Значит, надо сейчас же радировать в Мурманск, и пусть они там разбираются.
Капитан сел к столу и обмакнул в чернильницу перо.
— Да, да, ты пиши, — продолжал Овчаренко> — а потом мы обсудим ещё один вопрос.
Скрипело перо, из рубки чуть слышно доносились размеренные шаги Бабина. Овчаренко сидел, полузакрыв глаза и откинувшись на спинку кресла. Кончив, капитан отложил перо и прочел текст радиограммы. В радиограмме коротко сообщалось, что два матроса, такой-то и такой-то, бежали с тральщика на шлюпке. Просим произвести расследование и сообщить результаты.
— В конце концов, — сказал капитан, — это единственно бесспорное, что нам известно. Остальное — догадки, на которые в Мурманске люди так же способны, как и мы.
— Да-а, — не очень уверенно протянул Овчаренко. — Пожалуй, это единственный существенный, бесспорный и точный факт.
Оба подписали радиограмму, и капитан отнес её радисту. Пока он ходил, мы не пошевельнулись. Овчаренко попрежнему размышлял, полузакрыв глаза, а я сидел тихо, боясь, что, вспомнив обо мне, меня отошлют. Капитан вошел, держа в руках пачку бумажек.
— Сводки, — сказал он, — видно, серьезный штормяга. Он идет с норд-оста. Новая Земля определяет силу в двенадцать баллов. Надо думать, мы встретим его часов в десять или в одиннадцать. Пока что, я полагаю, можно поспать. Как ты считаешь, помполит?
