Альберто Васкес-Фигероа - Игуана
•
— Я беременна.
Он посмотрел на нее с удивлением:
— Ты уверена?
— Абсолютно.
— И это мой ребенок?
— А чей же еще? — В ее тоне прозвучала насмешка. — Я здесь уже несколько месяцев, и ты постоянно занимаешься со мной любовью. Отчего, по-твоему, рождаются дети?
— Я не хочу ребенка. Не хочу, чтобы он испытал страдания, какие выпали на мою долю.
— Он необязательно будет похож на тебя.
— Как это узнаешь?
— Мы сможем узнать, только когда он родится.
Они сидели на вершине утеса, глядя, как с севера надвигаются черные тучи — предвестницы грозы.
Игуана Оберлус сделал вид, будто, кроме туч, его ничего не интересовало, однако через несколько минут, не оборачиваясь, произнес.
— Если он будет похож на меня… Если он не окажется нормальным ребенком, я сброшу его с утеса.
— Ты бы желал, чтобы так поступили с тобой?
— Конечно.
— Разве тебе недостаточно того, что ты король острова?
Его глаза полыхнули гневом.
— Оставь при себе свою иронию, — угрожающе проговорил он. — У тебя часто проявляется плохая привычка считать меня дураком, а я не дурак. Если бы я не знал, что тебе нравятся побои, я бы чаще тебя бил. — Он покачал головой. — Надо придумать такое наказание, которое на самом деле тебе не понравится. Мне прекрасно известно, что я не король Худа, — продолжил он обычным тоном, — и вообще не король. Я всего лишь человек, который настрадался, как никто другой, и не хочет, чтобы его сын испытал то же самое. — Он многозначительно посмотрел на нее и прибавил: — Пусть даже это твой сын.
— «Пусть даже это твой сын»? Что ты хочешь этим сказать?
— Мне надо тебе это объяснять? — в свою очередь спросил Оберлус. — Я хорошо знаю тебя, потому что изучал тебя с того самого дня, как ты оказалась на острове. Знаю, что я монстр, — вот уже несколько лет, как я с этим согласился, потому что меня постарались в этом убедить. Я монстр и внутри, и снаружи. Но ты ведь тоже, хотя не проявляешь этого внешне. — Он постучал пальцем по правому виску. — Твоя уродливость здесь, в голове, не то что моя, которая заключена в сердце и во внутренностях, порожденная яростью из-за того, что меня заставили испытать, и моей внешностью. У тебя было все, чтобы быть нормальной, а ты не захотела ею стать. Каким бы он ни родился наш ребенок, он обречен быть уродом. Я уверен.
— Значит, вот какое у тебя обо мне представление?
Он молча кивнул, и это молчание долго не прерывалось; тучи тем временем приближались, и вскоре первые молнии прочертили небо. Вслед за всполохами раздавались медленные, торжественные раскаты грома, вызывая переполох среди морских птиц, которые возбужденно гоготали в своих гнездах.
Кармен де Ибарра не чувствовала себя задетой — или хотя бы удивленной тем, что он ей сказал. Она уже успела узнать, что за его отвратительной маской скрывался острый ум, чему она получила множество подтверждений, — поэтому не было ничего странного в том, что Оберлус оказался способным уловить, что творилось у нее внутри. Он оказался непосредственным свидетелем ее глубинной метаморфозы и, по всей видимости, отметил и классифицировал каждый ее поступок и любую реакцию. Естественным результатом явилось то, что он ее глубоко изучил и, казалось, теперь угадывал даже скрытые ее намерения.
— Непохоже, чтобы тебя поразило открытие того, какая я, — наконец заметила она.
Он пожал плечами:
— Почему это должно было меня поразить? Я не великий знаток женщин, может, большинство из них похожи на тебя.
— По моим представлениям, в глубине души многие должны быть такими, — согласилась Малышка Кармен. — Живут с ощущением, что жизнь не задалась, будучи не в силах признаться даже себе самим, наедине, в своих самых сокровенных желаниях. Они пришли бы в ужас, обнаружив их, но как только они вырываются на поверхность, как это было в моем случае, надо их принять, как принимается влечение к своему полу, когда оно в конце концов становится очевидным, после того как долгие годы оставалось под спудом. Однако не поэтому я считаю себя уродом… — Она не отрывала взгляда от моря, синева которого по мере продвижения туч превращалась в сталь. — Я не убивала, не воровала, никому не причиняла зла сознательно. Моя проблема сводится к настоятельной потребности чувствовать, что мною обладают, защищают меня, подчиняют меня себе… Все зло причиняю себе я сама, и, если бы я сумела это вовремя обнаружить, никто бы не пострадал по моей вине. — Она еще раз провела рукой по волосам, сделав привычный неосознанный жест. — Поэтому я не думаю, что моему ребенку непременно передадутся мои проблемы, так же как не думаю, что он непременно унаследует твои черты… Он не будет монстром, — уверенно добавила она. — Это будет здоровый и прелестный ребенок.
Над частью острова уже пошел дождь, и им было хорошо видно, как приближается стена дождя, преображая суровый каменистый пейзаж.
— Тебе лучше спуститься в пещеру, — сказал он наконец. — Тебе нельзя промокать.
•
С первыми рассветными лучами, пока тени, ленясь, отказывались отделяться от очертаний предметов, а горизонт угадывался лишь благодаря еле заметной разнице в оттенках океана и неба, сверху, с марса, донесся крик впередсмотрящего:
— Земля!
Элиот Кейн, третий офицер «Искателя приключений», гордого сорокапушечного брига Его Величества, запрокинул голову, посмотрел, куда указывает вытянутая рука матроса, направил в ту сторону подзорную трубу и увидел остров.
Спустя несколько минут он вежливо постучал в дверь каюты капитана, которая выходила прямо на полубак.
— Господин капитан! — сказал он, не заходя внутрь. — Земля прямо по курсу. Полагаю, это остров Худ.
Усталый, хриплый и сонный голос раздраженно произнес.
— Разбудите господина Гаррета. Пусть подыщет подходящее место для якорной стоянки. И не мешайте мне спать.
— Есть, господин капитан.
Молодой третий офицер «Искателя приключений» знал по опыту, что первый офицер, Стенли Гаррет, тоже не любит рано вставать, поэтому решил дать ему поспать еще полчаса. А тем временем острый нос красавца корабля грациозно рассекал волны, и впереди все явственнее вырисовывалась земля, по мере того как день вступал в свои права.
Он испытывал счастье и удовлетворение. Это было его первое плавание в качестве офицера, и ему повезло совершать его на борту сверкающего чистотой мощного корабля, который с одинаковым успехом гордо противостоял страшным волнам близ мыса Горн и с плавностью чайки скользил по спокойным водам Тихого океана.
Так приятно было ощущать, как он подчиняется малейшему повороту руля, слушать, как поет ветер в его парусах, или наблюдать за вышколенной командой, которая по короткому свистку взбиралась на мачты, чтобы проделать каждый маневр с удивительной сноровкой.
